«Вот Зайцевская меня ругает, а насколько лучше в человеческом виде, – подумала лихомара. – Есть лицо, и можно улыбнуться!»

– Доброе утро! – улыбнулась она.

– А вы тут часто бываете? – спросила Моня.

Она, конечно, предпочла бы спросить, не была ли тетя Маша накануне в Ямищеве. Но вдруг папа прав, и все это просто померещилось от жары.

– Да… – Лихомара вздохнула, подумав о том, что еще чуть-чуть, и «часто бываете» останется в прошлом. – Но ранним утром здесь лучше.

– Меньше кочек? – уточнил Носков.

– Не так жарко.

Носков оглядел бухту.

– А вы как идете, – как мы, или по острову?

– Как вы. – Лихомара не стала объяснять, что не столько идет, сколько летит. – Тут кругом заросли. Чаща.

– Ужас! – объявила Моня. – Надеюсь, при графе было получше. Моя сестра такие места называет глубжей.

– Да? – снова улыбнулась лихомара. – Как поживает душистый горошек?

– Очень хорошо, – ответила Моня. – Вьется по веревочкам, – папа для него натянул, – и уже довился почти до крыши сарая. Всем нравится, кроме Буланкиной.

– Буланкина не в счет, – заметил Носков, – ей ничего не нравится, один туман.

– После нее гулять уже не выйдешь, – сказала лихомара, так как знала теперь, кто такая Буланкина. – Такой начинается туман, что островов не видно.

– Вы тоже заметили? – обрадовался Носков.

– А вы не были в субботу на собрании? – перебила Моня.

– Н-нет, – растерялась Лихомара.

Но Моня не удивилась, потому что если бы сама жила во втором секторе, то на собрания бы точно не ходила.

– Она хочет засыпать наше болото, представляете? – продолжала она. – А папа говорит, что это историческое болото, еще от графа осталось. И про него, между прочим, легенда есть. Что одну родственницу графа, не то сестру, не то племянницу, лихомара заманила в туман. Это была какая-то злющая лихомара вроде Буланкиной, а вообще, они, говорят, добрые. И, короче, родственница упала в болото и тут же сама стала лихомарой, а настоящая лихомара превратилась в сестру или племянницу и пошла себе к графу, а он ничего не понял.

– Боже мой! – прошептала лихомара.

– А если родственница до сих пор живет в болоте? А его из-за этой Буланкиной засыплют, представляете?

– Боже мой! – повторила лихомара, и рюши на ее блузке затрепетали, хотя ветра не было вообще.

Моня даже не ожидала, что произведет такое впечатление. Захотелось сказать тете Маше что-нибудь хорошее, и она сказала:

– А знаете, у вас очень красивая блузка. Я такую видела только в альбоме Серова, больше нигде. Вы ее тоже там увидели, или сами придумали?

– Что? – всколыхнулась лихомара. – Да просто блузка, обычная. А Серов… это ведь такой… молодой, способный художник, верно?

– Ну, не очень молодой, – возразила Моня. – Мама говорит, он жил сто лет назад. И еще говорит, что тогда не умели делать репродукции с картин. Жалко. Если бы я была Серовым, мне бы понравился такой альбомище, где на каждой странице что-нибудь мое!

– И мне жаль, – пробормотала лихомара. – Я бы с удовольствием посмотрела эти… репродукции.

Чуть только речь зашла о картинах и блузках, Носков заскучал. Все-таки никакой он не Нарский и даже не Апрелевский, если ему наплевать на искусство!

– Маш, тебя уже, наверно, Бабуля ищет, – напомнил он.

Ну, вот, только разговорились…

– Э-э… извините, теть Маш, мне, кажется, придется сейчас пробежаться по кочкам, – сказала Моня. – Пора читать сестре книжку. Приходите в гости, альбом Серова у нас тут. Мы недалеко от ворот, где две елки у калитки.

Прыгать с кочки на кочку Моне показалось проще, чем шагать. Главное, не отвлекаться. И до самого берега они с Носковым прыгали молча, потому что сплошные кочки. А когда перешли по жердочкам на нормальный берег, Моня спросила: