– Какую еще лихомару? – пробурчал папа.

– Там, в болоте, – ответила Горошина.

– Ей Буланкина сказала, что у нас в болоте живет лихомара, – объяснила Моня.

Папа зарычал, обед закончился, и мама с Бабулей стали убирать посуду со стола.

Потом папа до ужина чистил канаву. Мама напоминала ему про жару, Моня заикалась о том, чтобы всем вместе пойти гулять в лесок, пока его еще не застроили, но папа молча обливался потом и орудовал лопатой. Наконец, мама сказала Моне:

– Ну… ты знаешь… иногда это нужно – почистить канаву.

Они проводили Бабулю до завтра в Москву – стричься и, может быть, краситься, а сами уселись на крыльце и пролистали альбом Серова до самого конца. Там-то, в конце, Моня и увидела портрет Орловой, о котором говорила Алевтина Семеновна.

– Да, красиво! – вздохнула она, разглядывая графскую жизнь – или даже княжескую. – Особенно собака…

– А платье? – спросила мама. – А прическа?

– Прическа? Где-то я такую недавно видела… Ой! – воскликнула Моня. – Подожди, подожди! Давай обратно в начало, я тут кое-что вспомнила!

– А что ты хочешь найти? – спросила мама.

– Одну блузку.

Блузка нашлась на портрете Львовой.

– Вот же она! С рюшами! – обрадовалась Моня. – Очень похожа на ту, в которой была тетя Маша. Хотя и не точь-в-точь.

– Какая тетя Маша? – удивилась мама.

– Ну, та, которая мне подарила душистый горошек. Еще на ней была длинная юбка. Это сейчас модно, да? И, кстати, у нее такая же прическа, как тут.

Мама сказала осторожно:

– Машуня, но ты видишь, вот тут указан год? Этот портрет написан сто лет назад. Такие блузки и прически носили тогда, в то время.

– Но с тетей Машей-то я познакомилась вчера, – возразила Моня.

Мама пожала плечами:

– Ну, не знаю… Может, ей просто нравится одеваться в старинном стиле, и она сама себе шьет наряды.

– Круто! – восхитилась Моня. – Молодец тетя Маша! Так намного интересней гулять, только жарко очень.

– Смотря из чего сошьешь…

– Но рукава-то ниже локтя ей зачем?

– А ты тут хоть где-нибудь на картинке видела короткие?

Интересный получался разговор, но явилась Горошина, и, конечно, мама отвлеклась. Моня еще раз пролистала весь альбом уже без нее. Н-да… Блузки были все больше с оборками, но смотрелись как родственники той, что с рюшами. А уж длинные юбки, а уж прически, как у тети Маши, попадались сплошь и рядом. И такие же у всех пышные волосы, и так же зачесаны вверх, и такие же «пучки» на макушке… «Может, она отсюда все и взяла, – подумала Моня. – Если увижу, спрошу».

Чтобы выманить папу из канавы, мама пораньше приготовила ужин. Но они с Моней зря волновались: в канаве папе не стало хуже, наоборот, полегчало. Он вымылся под летним душем и бодро сказал, что, пожалуй, они еще успеют до тумана погулять в леске.

И они успели. Правда, когда дошли до болота, встретили Буланкину. Но не нос к носу столкнулись, и то хорошо: она прошла чуть в стороне. Мама повернула голову, приготовилась здороваться, однако Буланкина сделала вид, что не заметила.

Моня поняла, что в канаве у Носкова уже полным-полно тумана, не говоря о том, что над ручьем он стоит стеной. И что очень скоро тамошний туман доберется до поляны для собраний. Но с родителями было не так страшно, как вдвоем с Горошиной.

– Хорошая моя, объясни мне, почему наша Бабуля дружит с этой ужасной теткой? – спросил папа.

– Не могу тебе объяснить, мой хороший, не знаю, – ответила мама. – Но думаю, что Бабуля имеет право дружить, с кем хочет.

– Да никакая это не дружба! – возразила Моня. – Буланкина к нам за валидолом ходит. И чаю попить, и рассказать, какие все кругом плохие.

– Если она видит кругом только плохое, то мне ее жалко, – заметила мама.