– Добро! Это значит, что тварь пока неопытная, неловкая – ее легче убить! Надо скорее ловить удачу, – обрадовался Лихолов. – Через год дракон увеличится раза в четыре, обучится даже сквозь сон все четко слышать. Тогда победить его будет гораздо сложнее…

Через некоторое время пути Лихолов уже остро ощущал голод, так как последний раз ел еще в хижине Велимудра. Решено было сделать привал, но, только не отходя далеко от тропы, ведь вытоптанная дорожка была неявной и легко терялась. Отдых получился коротким, ведь путь еще был далек. Быстро перекусив, странники двинулись дальше, и шли еще долго на север до самого вечера. Но, как только солнце начало светить тусклее, Елисей сразу принялся искать место для ночлега: в темноте по лесу бродить было бы уж слишком опасно – сумрак тогда издали уж никак не заметить, да и звери многие по ночам нападать любители. Нужно было заночевать так, чтобы не вызвать к себе лишнего внимания, не тревожить лес, не приманить зверья, да и не привлечь какую нечисть. Поэтому Елисей выбрал место, с одной стороны, не самое темное – опушку хорошо освещаемой луной полянки, а с другой – не самое открытое – нашел около старого дуба тенистое углубление в земле, поросшее по бокам кустарником. Предложил костер не разводить, а получше закутаться в плащи.

Солнце устало убегать по небу от своих вечных преследователей: Мрака и Холода. А те, наконец, догнали его у самого горизонта и пожрали. Чтобы завтра светило могло возродиться вновь, и эта вечная погоня бы продолжилась. Так наступила ночь.

Неудобно было засыпать под старым деревом: корни кололи ребра, муравьи шныряли туда-сюда. Но оба путника очень устали за день ходьбы. Так что стоило только перекусить, глотнуть воды и прилечь, как оба быстро задремали.

Лихолов привык странствовать. Он мог заснуть, казалось, в любых обстоятельствах. Но сегодня ночью что-то мучило его. Снился странный сон. И не кошмар, но и не добрая явь… Казалось Лихолову будто кто-то зовет его. Да был этот кто-то вовсе не человек. Будто металл ожил, обрел душу. Томилось странное существо в плену, во тьме, давно томилось – освободителя ждало. Не разглядел Лихолов толком, что оно такое было. Только слышал сквозь сон голос низкий, раскатистый: «Арислав! Приходи! Арислав! Тебя я жду!» Так могла бы говорить пещера, если бы имела голос. И странное чувство пробирало от звуков этого голоса: будто это металлическое существо не страдает вовсе, но и в заточении томиться устало. «Сколько ты уже меня ждешь?» – спрашивал Странник во сне. «Века… века жду тебя… Но ты еще так далеко… Дождусь ли?..» Вздрогнув от этого ответа, Лихолов проснулся. Тфу ты! Ну, и приснится же такая дурь.

Странник встал. Ласковые лучи солнца скользили меж ветвей. Розовой негой рассвет обнял облака.

– Что сон, то явь. А явь иногда сама и есть сон, – вдруг послышался голос за спиной.

Лихолов развернулся на звук и уже держал руку на рукояти ножа. Перед ним на одной из ветвей сидела здоровенная птица с человечьим лицом. Гамаюн! Известный восточный дух. Приносит дурные вести. Плохой знак, ох, плохой! И отцу Арислава такой перед гибелью являлся…

– Чего тебе надобно, почтенный? – вдруг произнес Елисей. Оказывается, парень уже тоже проснулся. Только он не был так испуган. Тут Лихолов вспомнил, что на юге и на севере по-разному относились к гамаюну. В Раздоле это было что-то вроде нежити, лихо неприкаянное. А на севере умели гамаюнов умасливать вкусной пищей и расставаться мирно.

– Ничего не надобно, – засмеялась птица с человечьим лицом. – На смерть пришла взглянуть.

– Чью? – недоверчиво нахмурился Лихолов.