– А от твоего «Софи» – дешёвым борделем, – возразила я, злясь все больше.

Нельзя с ним спорить, нельзя вообще говорить. Выгнать к чертям и все. Но этот козлина явно был не намерен уходить так просто, а выталкивать у меня силенок маловато, да и нельзя мне к нему прикасаться. Ни за что нельзя, проходили.

А Павел тем временем огляделся, явно выискивая, куда бы свой букетище пристроить.

– Бог с ним, с чаем, давай так поговорим, – с новым, полным терпеливого упрека вздохом, когда-то производившим на меня такое мощное впечатление, произнес он и снова огляделся. – Только, может, ты хоть присядешь, ведь весь день же на ногах наверняка. Спина и шея ноют же.

О, ну вот в ход пошла и тяжёлая артиллерия в виде псевдозаботы. Я чуть зубами от раздражения не скрипнула, ощутив на своих плечах фантомные прикосновения, мягко разминающие затёкшие за день плечи и шею, а потом и щекотку дыхания за мгновенье до того, как кожи под ухом коснуться ласковые губы. Расслабить, заставить поплыть, это бывший умел, а потом лежишь и пялишься в потолок не понимая, какого черта-то позволила, пока он, не торопясь, одевается, собираясь уйти и оставить меня ни с чем. Последнее время во всех смыслах, между прочим, прелюдия-массаж не в счёт. Хотя чего уж душой кривить, прикосновения привычные, знающие, знакомые, это то, по чему я очень тоскую.

– Паш, я не хочу с тобой разговаривать ни о чем. Ни стоя, ни сидя, ни лёжа. Я не хочу тебя в принципе больше слышать и видеть. Никогда. Так доходчиво?

– Вполне. Особенно то, что ты бы очень хотела бы этого хотеть, потому что обижена на меня, причем, заслуженно, признаю. Но хотеть не значит действительно испытывать такие чувства, девочка моя. Тем более, что обстоятельства очень изменились.

Да ни черта не изменилось. Я тебя слышать не хочу, а ты меня никогда не мог и учиться не намерен.

– Так, стоп! Хватит этого дерьма с утверждением, будто ты знаешь меня лучше меня самой! Этого никогда не было. Ты просто давил и навязывал, а я любила и поддавалась. Потому что верила вранью, что все в наших общих интересах, а на самом деле только в твоих. Но этому больше не бывать никогда, – отрезала я и для усиления эффекта, сама от себя не ожидая, соврала. – У меня давно уже другая жизнь, другой мужчина, который не лжет и не манипулирует моими чувствами, а тебе пора уходить. Да и приходить не стоило, даже из якобы вежливости, чтобы поздравить. Мог бы просто черкнуть в мессенджер, я бы и читать не стала, но приличия соблюдены, и все на этом.

Насмешливо и пренебрежительно, да, именно так должно было звучать мое заявление. Был же момент, совсем не краткий, когда я то мечтала действительно пересечься с Павлом в обществе этакого успешного роскошного самца, чтобы лицо его вечно самоуверенно-невозмутимое перекосилась. А потом ревела, осознавая насколько же это смешно, мелочно и по-детски. Смотри, кого потерял, козлина, типа. Ведь я никогда этого самого мужчину и не представляла себе четко, как личность с лицом и чертами характера, поступками, только как некий абстрактный инструмент для уязвления бывшего. А значит, все для меня по-прежнему продолжало вокруг сволочи Павла и вращаться.

Со временем, конечно, в ум пришла. Слезы кончились, как и фантазии о глупой показушной мести. Наступило исцеляющее безразличие, когда одиночество – это покой и отсутствие душевной боли. И вот Павел явился опять и принялся запросто ломать этот мой хрупкий, не крепче тонкой корочки льда на воде в первый заморозок, как оказалось, покой.

– Ты совершенно не умеешь мне лгать, Софи… я, – покачал головой Павел, раскусив меня запросто. – Так к чему усилия сделать это вообще? Девочка моя, мне без тебя плохо, я тосковал все это время. Тебе без меня тоже тяжко, я же это сердцем чувствую. Зачем тогда нам и дальше быть врозь, тем более теперь все так поменялось и препят…