Старуха ничего не ответила. Был вечер субботы, и ее зять перед ужином выпил на одну стопку ракии больше. Еще одну он выпил после ужина, а затем стакан вина, чтобы отдохнуть от работы, проделанной за всю неделю. И вот выпивший Констандис разговаривал или даже бредил во сне.

Ребенок не проглотил микстуру, но в очередном приступе кашля, который стал только хуже, вытолкнул ее своим язычком.

– Заткнись! – закричал сквозь сон Констандис.

– Ну, этого тебе не дождаться, – иронично ответила Франгоянну.

Роженица резко проснулась – то ли от кашля младенца, то ли от странного короткого диалога между спящим мужем и бодрствующей матерью.

– Маменька, что случилось? – спросила Дельхаро, приподнявшись. – Что-то с ребеночком?

Старуха зловеще улыбнулась в мерцающем свете лампы.

– Ах, если бы, дочка!..

Это «ах, если бы, дочка» она произнесла очень странным тоном. Не в первый раз Дельхаро услышала подобное от своей матери. Случалось и раньше, что старуха, выразительно покачивая головой, высказывала нечто подобное, когда в разговоре с соседками заходила речь о большом количестве девочек, о дефиците женихов и их высоких запросах, о чужбине и о том, сколько всего претерпевает женщина, пытаясь пристроить «слабый пол», то есть выдать замуж своих дочек. Каждый раз, когда ее мать слышала о болезни очередной девочки, она, покачивая головой, говорила:

– Ах, если бы, соседушка! Ежели Харос32 хочет забрать их, надо помочь ему, – она имела обыкновение выражаться пословицами. Один раз Дельхаро слышала, как мать кому-то сказала: «Невыгодно плодить так много девочек, да и вообще лучше им не выходить замуж». А ее обычным пожеланием маленьким девочкам было: «Не дай Бог им вырасти! Не дай Бог повзрослеть!»

Однажды она даже произнесла следующее:

– Ну что я могу сказать! Если рождается девочка, так и хочется придушить ее!

И хотя старуха действительно так сказала, она не была способна на что-то подобное… Она сама в это не верила.

…Прошло много ночей с того дня, как родила Дельхаро Трахилена. Ребенка покрестили и назвали Хадулой в честь бабушки, которая, услышав это, поморщилась и, покачав головой, спросила: «Зачем? Боятся, как бы имя не затерялось?» И вот старуха вновь не спала, хотя казалось, что ее внучке стало лучше. К тому же бессонница была естественным состоянием для Франгоянну – размышляя о тысяче вещей, она всегда засыпала с трудом. Размышления и воспоминания, туманные образы прошлого, вырастали, словно волны, один за другим перед глазами ее души.

Итак, Франгоянну нарожала детей и выстроила для своей семьи маленький домик. И чем больше становилась семья, тем горше им жилось. Да, она построила дом благодаря собственной бережливости, а не за счет сбережений своего мужа. И в самом деле, мастер Яннис Колпак, или Счет, не умел правильно считать деньги: ни сколько поденной оплаты он заработал, ни сколько он получит за четыре, пять или шесть дней, если в день, как плотник третьего разряда, он получал 1,75 или 1,80 драхмы. Когда он порой работал конопатчиком и его поденная оплата была 2,35 или 2,40 драхмы, он, опять же, не мог сосчитать, сколько ему причиталось.

Что он по-настоящему умел, так это по воскресеньям пропивать свою зарплату, практически все до последней лепты33. Но, к счастью, его супруга приняла меры и стала забирать его выручку вечером в субботу. Или же получала ее прямо из рук прораба, конечно не без трудностей и ругани, так как прораб предпочитал отдавать деньги самому мастеру Яннису, придерживая, как он поступал и с другими, десять-пятнадцать лепт в качестве «экстренной помощи», приговаривая: «У меня же дочки, друг, у меня дочки!» Но Франгоянну не проведешь! Она в ответ задавала резонный вопрос: «Только ты, что ли, дочек растишь, мастер? У других, по-твоему, их нет?»