qu’elle sonne l’heure grave
où le sommeil lui-même ne saurait pénétrer
tant l’appel irrésistible de l’aube s’annonce frémissant
pour la terre qui nous porte et la nourriture de la révolte
que l’unique feuille d’arbre de la conscience dresse la tête
et tant qu’il fera jour au creux des pains tendus
l’insecte lent du réveil tourne la rose des croissances
un avenir une croyance
la sauge le fenouil la brise dans le mûrier
et la conduite de l’homme sur la voie de sa maîtrise
что же хотел я найти на щедрой опушке счастья,
где отныне детей забивают на овечьих лугах;
в глазах моих все еще солнечный луч голосов,
глубина души, человеческой силы тепло
даже там, где распустился цветок на окне из небытия;
что помешает этим светилам хрупким
погрузиться с нами в море сверчков, куда
нас окунуло;
и желанная свежесть неведенья силы пусть
отзвенит свой тревожный час,
когда и в сон ничто уж не проникнет;
как отчаянный зов, дрожащий вспыхнул рассвет
на земле, что нас носит, и, питая бунт,
подъемлет голову последний лист на древе сознания;
пока занимается день на кресте подносимой лепешки,
медлительным насекомым пробуждается роза
произрастания
будущего, надежды;
шалфей, запах укропа, ветер в тутовнике
и человека вера на пути к своему превосходству
mais déchirant déchiré frère du vent
tu te faufiles dans nos demeures les plus secrètes
où vit toujours debout le brin d’herbe celui qui luit
et nous conduit comme une lanterne dans l’obscurité de la
lutte
je t’ai reconnu mon frère entre toutes les présences
témoin d’une grave intimité entre la joie et la déroute
sur la braise de la vague phosphorescente du matin
tu brilles déjà la crinière en feu ô taciturne
терзай же терзаньями, ветра брат,
проникая в укромнейшее из наших жилищ,
где вот-вот встрепенется стебель светлый травы,
ведущий нас, как фонарь, в потемках сражений;
вновь узнаю тебя, брат мой, во всем, что вижу,
свидетельство истинной радости и крушения;
на легкой зыби волны, флуоресцирующей на рассвете,
уже пламенеет грива огнем, о! молчаливый13
III
Aravis Aravis grand blessé de la tête
tu arrives dans le craquement de la nuit des parois
le sourire fixé sur l’avenir de la poitrine
ardoise de l’insecte lent
tu te plais au vin clair du matin chauffant
chaque feuille habillée de cascades en plein coeur
se replie sous le crépi de l’ardeur d’exister
à force de s’élever jusqu’à la conscience d’elle-même
durs escarpements vous ne vous êtes arrêtés
comme une fumée de mi-chemin à l’instant dévolu
où la tendresse et l’amour partageaient leurs voix lourdes
entre la complicité de mourir et la tristesse de se survivre
Арави, Арави, сплошная рана в голове1,
под гравия скрип ты ступаешь у сонных стен,
ухмылка грядущего на сланцевой
груди неспешного насекомого;
ты доволен собой, чистым вином рассвета,
нарядом травинки в брызгах росы ― всем сердцем:
в оцепенении оно распрямляется от жажды бытия,
чтобы возвыситься до осознания собственного биения.
крутые откосы, скользящие круче и круче,
словно дымок полпути, что обозначился вдруг,
там, где нежности и любви слова разделяют горечь
согласия умереть и выживанья печаль;
qu’importe tu es passé par là comme la fraise puis la neige
intangible pureté boue d’été pluie de printemps
tu t’es mis en tête à défaut de remparts
la fuite du temps sur les arrêtes des gorges
iei la mort accrochait son aile brève
après la bataille là le bouclier de schiste
et au bâton du pèlerin obstiné
le paquet de silence toujours toi l’éternel
tu échappes aux étreintes du vent envahisseur
ta main s’est débattue avec le mouvement de la truite
contre le courant que le refus de l’aveugle
reflète dans le miroir des crêtes absurdes