Тёмка, естественно, не отреагировал. В этот момент дверь кабинета распахнулась и на пороге, едва не столкнувшись с детьми, появился Маруновский. Застыл, с каким-то ошарашенным испугом глядя на Тёмку.

— Может, вы всё-таки дадите нам пройти, товарищ майор? — спустя почти полминуты деловым тоном вывела его из ступора Маринка.

Харламов захрюкал от сдавленного смеха, а Маруновский шуганулся в сторону и наступил на стоящую у стены швабру. Она треснула его по плечу, и с висящей на её древке тряпки взвилось белое облако засохшей побелки. Маруновский выругался, снова сделал неловкое движение, задев ногой пустое ведро и тут же, дёрнувшись, пихнул стол Андрея, с которого с грохотом полетели шаткие башни папок и бумаг.

— Чёрте что развели тут! Детский сад, а не Отделение! — взревел Маруновский. — Иванов, почему личные дела в рабочее время решаешь?

Андрей молчал, крепясь, чтобы не съездить гаду по морде. Всё-таки и времени прошло прилично, и давно уже всё для себя решил, а стоило только коснуться этой темы — и всё как с нуля.

— Андрюха, спокойно... — с одного взгляда понял его состояние Харламов. — Ты при исполнении. Дыши. Лучше после работы его, шкуру позорную, залови, — и так глянул на Маруновского, что тот попятился.

— К Разумову тебя, Иванов!  Срочно! — и поспешил сбежать, так и забыв обтряхнуть перепачканную побелкой форму.

Заполняя повисшую паузу, Харламов вернул швабру с тряпкой на место.

— Говорили две недели, но уже скоро месяц, а у них конь не валялся, — бубнил он под нос. — Грязищу по всему отделению растянули и успокоились... — Поднял рухнувшие со стола папки. — Кстати, ты слыхал, поговаривают, что ремонт могут заморозить. Денег, вроде, не хватило. Чем они там считали? — И вдруг присел на край стола, задумчиво усмехнувшись, мотнул головой: — Н-да-а-а... Ты видал? Ну это? — поводил рукой перед лицом и кивнул на дверь, вслед сбежавшему Маруновскому. — И чем дальше, тем сильнее. А лет, эдак, через пяток и вовсе...

— Олеж, заткнись, ладно?

— Ладно, ладно, — вскинул он ладони к груди. — Ты же знаешь, я могила. Но, блин, так хочется морду ему набить... Не представляю, как ты держишься.

— А мне не положено, — строго поджав губы, одёрнул Андрей китель. — У меня один выговор с занесением по этому поводу уже есть, хватит. Слушай, у меня к тебе просьба на миллион. Помнишь ко мне на днях девчонка приходила в няньки свататься? Краснова. Пробей мне её, пожалуйста, по своему доступу.

— Опа, — выдал хитрую усмешку Харламов. — А тебе по партийной линии или по личному, так сказать?

— Кончай острить! Мне нянька срочно нужна, а эта... — растёр ладонью лицо, — что-то с ней не то.

— В каком смысле?

— Не знаю пока.

— Ну здрасти. А я тогда куда копать-то должен?

— Пока просто, в общем.

— А тебе не кажется, что у тебя опять паранойя обостряется? Может, тебе вместо оперативной справки просто в кино её пригласить? Ну там, последний сеанс, последний ряд, потом Хванчкара на скамеечке в парке, ну и до дома проводить, конечно... А я ради такого дела даже с охламонами твоими на ночь останусь.

— Нет уж, спасибо. Хватит с меня молодых да ранних. Тем более таких.

— Каких — таких?

— Олег, на хлопок[1]! — заглянув в кабинет, перебил их запыхавшийся Генка Шевцов. — Крайнов санкции выбил!

— Ну наконец-то! — Харламов пружинисто подхватился с места, пара секунд, и он уже готов к бою. — Ладно, Андрюх, я понял. Чем смогу — помогу, а ты давай это, бабу себе ищи на постоянку! Самая лучшая нянька — это жена, уж проверь!

Когда он умчался, Андрей пошёл к Львовичу. Тот покряхтел, пересказывая кляузу Маруновского о том, что Иванов притащил в отделение детей, но особо не злобствовал, лишь потребовал прекратить балаган и либо решить уже свои личные проблемы, либо искать новую работу. Но тут же, словно и не намекал на отставку, оживился: