– Держи, – говорю я ей, протягивая пару деревянных палочек и пластиковую ложку. – Побултыхайся.

Она улыбается мне.

– Классное слово, – говорит. – Бултыхаться. Как будто камешек в воду бросаешь и он подпрыгивает. Бултых, – слово мраморным шариком катится по ее небу и обрывается звучным «х». Это же рот Лианны Смарт. Лианны Смарт!

– Вопрос можно? – спрашивает она меня.

– Валяй.

– Откуда родом твои предки?

– Что, прости? – Я смеюсь.

Кто вообще так разговаривает?

– Я все гадаю, каких национальностей – наверняка во множественном числе – они были.

За такое изложение мыслей я должен ей рассказать. Обычно люди спрашивают, откуда я «на самом деле», как будто хотят услышать что-то типа Восточного Тимора, а никак не Трайборо. Говорят, все дело в моих глазах нереально карего цвета.

– Мама городская. Она живет здесь практически с детства.

– Местная?

– Ага, из Нью-Йорка. А разве тут есть еще какой-то город, если уж по-честному?

– Справедливо, – соглашается Лианна.

Ого, это что, теперь уже я флиртую?

– А папа из Джерси, сейчас живет в Куинсе. Мама – кореянка, папа – пакистанец.

Лианна хочет присесть на краешек низкой холодильной витрины, где выложены нарезанные фрукты, замечает глазом написанную маркером табличку «НЕ САДИТЬСЯ!» и переводит взгляд на меня. Я пожимаю плечами, и она садится. Сами понимаете, на определенном уровне славы предупредительными табличками можно пренебречь.

– Ну а ты?

– Лос-Анджелес, – отвечает она. – Ну, вообще-то, я не из самого города, а из пригорода. Я, эм, наполовину мексиканка. Ой, вообще-то, я пытаюсь больше не употреблять слово «наполовину». Я – мексиканка, – говорит она и уверенно кивает. – Моя семья из Индио, мы жили там много-много поколений, пока мои прабабушки с прадедушками не решили разбавить кровь. Плюс смотри сам. – Она поднимает палец. – Дело в сложении, а не в вычитании. Я – настоящая смесь всех оттенков белого.

– Значит, цвет яичной скорлупы…

– Экрю. – Она отбивает удар. – Лен, мел и – не знаю, поверишь ли ты, – валлийские корни со стороны матери.

Вот это да. А она быстро соображает. И мне дико понравилось, как она отбросила все эти «наполовину». Я оглушен. Околдован. Испытываю одновременно восхищение и тревогу.

Одно, плюс другое, плюс третье…

Она улыбается, зубы у нее ровные и белые. Черт. Надо было, наверное, и свои отбелить.

– У тебя там мусорки нет? – Лианна подходит ближе, и я шумно сглатываю. На таком расстоянии никак не избежать моментальной оценки ее внешних качеств. Лоб широкий, нос круглее, чем на фотографиях, и мне странно замечать это в чужом облике. Она протягивает мне обертку. Если не брать во внимание слой косметики, я не могу понять, что в ее внешности делает ее такой популярной. Спрятаны ли в ее генах определенные биологические детерминанты. Ее лицо представляет собой угловатое единство черт, которые я раньше видел только откорректированными на плакатах, но в жизни – и я не шучу – оно идеальной сердцевидной формы.

Глаза у Лианны Смарт большие, широко посаженные. Мультяшного цвета. Зеленоватые, с чуть более темной коричневой окантовкой. Не могу понять, чем она отличается от нас, всех остальных. Только разве что красотой. По крайней мере, мне она кажется очаровательной. Привлекательность, хочу я вам сказать, вещь эмпирическая. Объективная. Но на каком-то подсознательном уровне нельзя не знать, кто она такая. Это же Лианна Смарт. Даже моя мама ее знает.

Странные все-таки существа – люди. Для нас так важна иерархия.

– Пока ты меня разглядываешь, – говорит она, – скажу кое-что интересное: ты знал, что у коз прямоугольные зрачки?