профпригодность.

– Явно не тебе показывать буду! – Лаврова зеленеет на глазах.

– Нет, конечно. Я твой отчёт сразу Кудимову на стол положу. По большому «блату», так сказать. Ты ещё сердечки на нём нарисуй, как на своей анкете. Вдруг поможет.

– К этому времени ты там работать уже не будешь! – шипит Лаврова, широко раздувая ноздри. – С такими «успехами» ты и недели не продержишься.

Наконец, лифт останавливается на их этаже.

– Света, ты идёшь? – зовёт её Мария, стоявшая всё это время в стороне.

– Иду, – отмахивается бывшая коллега, которую я так часто зачем-то выручала.

– Вот и… иди, – выпроваживаю, сопровождая слова жестом. – Не задерживай. Мне-то на «Олимп», – бросаю, высоко подняв подбородок.

К моему огромному облегчению перекорёженною гримасу Лавровой отрезают от меня дверцы кабины. Весь мой пыл спадает, и я понуро опускаю плечи, вспоминая фразу Кудимова:

«Опаздываете, Софья Андреевна».

Я ни разу никуда ещё не опоздала, и уж тем более не сегодня!

Но мои возмущения остаются глубоко внутри. Лифт радушно открывает свои дверцы и выпускает меня из своего плена. Выхожу из кабины и натыкаюсь на Германа Алексеевича.

– О, Софи! А ты чего так рано? – вместо приветствия спрашивает начальник IT-отдела. – Тебе же на час дольше поспать разрешили.

– Как разрешили, так и забыли, – бурчу недовольно.

– Это как так?

– Мне уже высказали, что я опаздываю, – жалуюсь мужчине.

– Кудимов что ли? Не обращай на него внимания! Он всю ночь тут сидел, не помнит ничего, что сам говорил.

– Не пытайтесь отмазывать, Герман Алексеевич. Не поможет.

– Вот и правильно, Софья Андреевна, – смеётся Лукашов. – Нечего начальство баловать, оно и так разбалованное. А если серьёзно, то он хвалил тебя, что «вытащила его задницу». Это его слова, если что. Не мои! – ставит руки в защитном жесте.

– Вбросы прекратились? – несмотря на не самое доброе утро, маленькая победа не может не радовать.

– Не только прекратились, но и акции вверх полезли. Хорошо так полезли. Уверенно. Кудимов реально довольным остался. Так что, я думаю, премиальные ты заработала.

Восторга Лукашова я разделить не могу. Пока вместо премии начальство наградило меня лишь выговором.

– А, вообще, это хорошо, что ты пришла раньше. Я хоть перекусить что-нибудь сбегаю. Кофе уже в горле стоит, – проводит рукой по шее. – Вот, ещё и побриться опять не успею. Хоть бритву с собой носи и раскладушку в офисе ставь.

– Кафе с десяти работает, – замечаю.

– Да ну ёлки зелёные! – восклицает с таким разочарованием в голосе, что мне становится его жалко. Особенно, если учесть, что Кудимов его вообще домой не отпустил.

– Мне бабушка блинов положила. Будете?

– Серьёзно? – смотрит на меня такими счастливыми глазами, будто он только что миллион выиграл.

– Да, – киваю. – И чай зелёный налила.

– Боже! Софьюшка, у тебя самая мировая бабушка, – поёт дифирамбы моей бабуле Герман Алексеевич.

– А ещё она посоветовала распечатать Манифест Александра II об отмене крепостного права и повесить его в кабинете директора.

Раскатистый мужской смех грохочет по всему этажу. Мне кажется, что его даже на улице слышно.

– Это идея! Будет сделано! – Герман стирает слёзы в уголках покрасневших глаз.

– Вы совсем не спали?

– С Кудимовым не поспишь, – отвечает и тут же чертыхается. – В смысле, не заснёшь. Да, что ты будешь делать?! – снова сокрушается. – Я в том плане, что спать на рабочем месте не получится. Вот! – подбирает подходящую фразу.

– Я поняла, – сдерживаю улыбку.

– Ох, уж мне этот великий могучий… Скажешь слово, а потом голову ломай, с каким значением оно прозвучало.

– Это точно, – соглашаюсь.