– Это то что нужно. Будто поступь судьбы!

Так Катя получила свою первую работу – помощника звукорежиссёра. В её обязанности входило только проверять батарейки в микрофоне Орлова и регулировать громкость динамиков. Но она проявляла инициативу и на каждую репетицию приносила новые записанные звуки.

Когда Ане пришла пора готовиться к вступительным экзаменам, она объявила, что покидает школьный театр, и заверила Канарейку, что Катя может её заменить. Орлова такой расклад устраивал; более того, он видел в Кате то, чего не было в Ане. Она дотошно разбирала аудиоархивы, находила в них ошибки и исправляла. Могла расслышать в ярмарочном шуме, который сопровождал постановку “Грозы”, едва различимый гудок автомобильного клаксона и убрать его, заменив на цоканье копыт.

Когда исполнился год Катиной работы звукарём, Орлов решил поставить “Собаку Баскервилей”. От Ани осталась только композиция Дашкевича из одноимённого фильма, поэтому Катя тут же объявила охоту на собак. Бросала мелкие камни в соседских псов – не слишком сильно, чтобы не ранить, но достаточно, чтобы разозлить. Тогда цепные сторожа на радость Кате вставали на дыбы и обдавали её злобным лаем. Вживую это выглядело устрашающе, но на плёнке звучало как тявканье, к тому же перебиваемое бряканьем цепей. Тогда Катя решила записывать бродячих дворняг. Она ловила соседскую кошку, засовывала её в клетчатую хозяйственную сумку и несла на собачью разборку. Кошка всегда оказывалась проворнее шавок, и на кассету записывались лишь короткое шипение, быстрое и агрессивное “мау” и визгливый собачий гвалт.

Катя сжимала поцарапанные кошкой кулаки. Она представляла, с каким разочарованием на неё посмотрит Орлов, когда она принесёт на репетицию этот дворняжкин хор. Помощь пришла от Пашки Постникова. Он узнал, что через несколько кварталов от Кати живёт мужик, который держит кавказского волкодава. Волкодав лает – оглохнуть можно.

На дело собрались после уроков. Пашка разузнал, что мужик живёт один и днём уходит на работу, а волкодав свободно хозяйничает во дворе. Сонный зверь, похожий на медведя, лежал на веранде так, что с крыльца свешивалась гигантская голова и время от времени лениво приоткрывала как будто заплаканные глаза. Катя просунула руку с плеером между коваными прутьями калитки и со щелчком запустила запись. Волкодав вскочил на лапы и утробно зарычал, обнажив клыки. Катя вздрогнула, но руку не убрала. Бурая гора шерсти оглушительно залаяла. Мокрые чёрные ноздри раздувались и блестели.

Пашка засунул четыре грязных пальца в рот и свистнул.

Пёс рычал, и Кате начинало казаться, что это вибрирует железный забор. Волкодав припал на передние лапы и вдруг бросился к калитке. За секунды он вдвое увеличился в размерах. Катя разглядела, что с клыков чудовища стекает слюна. Лай его оглушал, точно били молотом по железной бочке. Инстинктивно Катя попыталась выдернуть руку из прутьев калитки, диктофон застрял. Она беспомощно вертела кистью, не желая ни за что отпустить свой звуковой трофей. Пашка дёрнул её за капюшон, и она сумела вытащить руку с диктофоном ровно в тот момент, когда волкодав всей тушей навалился на лязгнувшую ковку.

Катя близко ощутила запах грубой шерсти и наполненной мясом звериной утробы.

– Бежим! – крикнул Пашка.

Катя плохо представляла, что это за фестиваль, которым грезил Канарейка. Но судя по тому, что репетиции начинались в обед и заканчивались поздним вечером, для него это было очень важно.

Ранним утром первого дня фестиваля труппа и основные болельщики отправились на автобусе в Москву. Катя заняла место у окна с печкой под сиденьем и, в отличие от остальных ребят, не стучала зубами от холода. К ней подсела Полина.