– А сейчас, сейчас ты с ним общаешься? – шмыгнула носом Арина.

Даша, её зовут Даша, отрицательно покачала головой.

– Он сам со мной всё общение прекратил. Наверно, ему стыдно. Но я его не виню. Сама виновата. Должна быть голова на плечах…

– Ой, да прекрати, – взвился я. – Виновата она! Сволочь он, твой Дима! Кстати, ты знаешь, откуда пошло слово “сволочь”? Так как раз этих поповских прислужников называли… Он не любил тебя ни капельки. И если ты такая верующая, то должна понимать, что после того, как он сдохнет, надеюсь мучительно, его в иных мирах хорошенько отдерут за такие гадкие дела!..

На меня все зашипели.

– Ребят, спасибо вам за поддержку, – с чувством говорила Даша. – Храни вас всех Господь, если бы не вы, я бы сошла с ума. Но про Диму так не надо. Человек он неплохой, просто запутался в жизни, но я уверена, что Бог наставляет его потихоньку на истинный путь. Я его не осуждаю за то, что он мне ничего не сказал. Я знаю, теперь знаю, как тяжело признаться в этом диагнозе. У меня, кроме вас, только мама знает. Она плакала, конечно, и даже немножко кричала, но мы в итоге даже ближе стали… А больше никому не могу сказать. Боюсь. Вот и он боялся…

Несмотря на то, что я готов был всё своё время проводить с Ариной, я все же старался брать побольше дежурств. Нужны были деньги. Я теперь чувствовал ответственность не только за себя, и мне это нравилось, черт побери.

А вот Рома теперь не так часто появлялся в морге. Говорил, учиться тяжело, времени нет. Но мне смутно казалось, что причина не в этом.

Наконец, нам выпало совместное дежурство.

– Ром, у тебя все в порядке?

– Нет, честно говоря, у меня все плохо.

– Что случилось?

– Не могу… не могу об этом говорить… Тяжело.

– Ладно. Но если надумаешь – расскажи. Помогу чем могу.

– Спасибо, я знаю, ты от души. Но помочь мне вряд ли кто-то может. Сколько в мире ненависти, агрессии… Уж ты-то знаешь.

– Ну и что? Ну, ненависть, ну, агрессия… Ты как с луны упал. Мир у нас хреновый, это не новость, но чтобы жить в нём стало легче, надо принять себя. Это мне Арина постоянно твердит. И это абсолютная правда.

– Ну да, ну да, что-то я расклеился. Давай работать.

Это дежурство прошло спокойно, если не считать, что нам пришлось самостоятельно вскрыть труп. Ранее мы при этом, конечно, присутствовали, но просто выполняли просьбы патологоанатома (разложить органы по пакетикам, подать скальпель и прочее). Но у Андреича накануне как раз был юбилей, и он попросил нас похозяйничать в покойницкой, а сам удалился спать.

Я был воодушевлён как никогда. Держать скальпель в руках – счастье же. А вот Рома побаивался:

– А если мы что-то сделаем не так?

– Ну, этому товарищу уже всё равно, – кивнул я на труп. – А все косяки, если что, возьмет на себя Андреич.

Но все прошло хорошо. Дорогого стоит, когда твои руки делают то, что должны. Мои созданы для того, чтобы проводить этот ласковый, но твердый пунктир по коже. Жаль, что не суждено…

– Какой чудесный туберкулёз, – прошептал я. – Он тут везде!.. В лимфоузлах, легких, животе… Развёрнутейшая картина СПИДа. Коллеги по диагнозу, имя нам легион, твою ж мать…

– И что мы сделали? Фактически его закрытую форму туба перевели в открытую. Вентиляция – никакущая. Ты понимаешь, как мы рискуем?! И прежде всего – ты…

– Да перестань, не занудствуй… Как закончим – пойдем пивка попьем, а? Всё-таки стресс…

– Нет, у меня занятия с утра. Мне бы хоть часик поспать.

После дежурства мы остановились на крыльце.

– Слушай, – сказал Рома. – Дубак на улице, одолжи мне свой свитер, если не сложно? У тебя куртка вроде потолще…

– Не вопрос, – сказал я и снял свитер.