— Еще… что-нибудь? — произнесла Ольга Михайловна, старательно чеканя каждое слово.

— В общем-то, все. — Я пожал плечами. — Все помню. Только по всему выходит, что я теперь… как другой человек, что ли.

— Ах, это… — Ольга Михайловна неожиданно заулыбалась. — После сильных черепно-мозговых травм иногда случается. Сама лично не сталкивалась — но в литературе примеры есть, и немало. В каком-то смысле явление, обратное ретроградной амнезии. То есть там человек забывает то, что было, а здесь — получает ложную память. Иногда даже странные привычки.

— Привычки? — переспросил я.

— Такой вот занятный феномен. — Ольга Михайловна покрутила пальцами ручку. — Во Франции примерно пятнадцать лет назад описан случай, когда один маркиз после сотрясения мозга стал съедать в сутки по несколько банок гусиного паштета, хотя раньше терпеть его не мог. Уж не знаю, можно ли верить таким историям… Впрочем, источник внушает уважение.

— Ага… — Я потер до сих пор чуть ноющие виски. — Нет, на паштет пока не тянет.

— Ну, раз так — все точно в порядке, — усмехнулась Ольга Михайловна. — Можете быть спокойны, князь. Другим человеком вы не стали. И не станете.

Ее голос звучал мягко, доброжелательно и успокаивающе, хотя я успел заметить, каким взглядом она зыркнула на Костю — и как раз во взгляде ничего подобного не было. Княгиня явно напряглась куда сильнее, чем показывала.

Знать бы еще — почему?..

— Так… — Костя оперся ладонями в подлокотники и медленно поднялся с кресла. — Мы, наверное, пойдем.

6. Глава 6

Задерживать нас никто, разумеется, не стал. Мы попрощались с Ольгой Михайловной и вышли на лестницу. В окно вовсю светило солнце, откуда-то доносился шум улицы, и чувствовал я себя просто прекрасно — и все-таки странное ощущение меня так и не отпустило.

— Кость, — позвал я. — Ты чего?

— В смысле?

— Ну подожди. — Я догнал брата на лестничной площадке, поймал за плечо и осторожно развернул к себе. — Да что не так-то?

Может, раньше он без труда смог бы меня обмануть. Отмахнуться, натянуть на лицо улыбку и сделать вид, что все нормально. Но теперь я почему-то сразу понял: Костя явно чем-то озадачен… а может, даже напуган.

— Да так… — Он отступил на шаг, уперся лопатками в стену и тряхнул головой. — Ерунда всякая в голову лезет. Тебе все равно не объясню.

— А ты попробуй. — Я уселся прямо на ступеньки. — Это из-за того, что Бельская сказала?

— Не совсем. — Костя на мгновение задумался. — Дед всегда говорил, что из Горчаковых менталисты на тройку с минусом, но я лет с семи других… чувствую, что ли. Наверное, от мамы досталось.

— Ага, — отозвался я. — И чего же ты чувствуешь?

— Вот в том-то и дело. — Костя вздохнул и отвел глаза. — Раньше я на тебя смотрю — а ты… как свежая лужа на асфальте. Только не обижайся, ладно?

— Сложно, но постараюсь.

— В смысле — плоский и прозрачный. Все видно и все понятно. Сразу можно сказать, о чем думаешь, какое настроение.

— Да? — Мне вдруг захотелось улыбнуться, хоть никакого веселья я не чувствовал. — А сейчас?

— А сейчас — черт знает. — Костя отлип от стены и снова неторопливо зашагал по лестнице. — На болото торфяное похоже. Черным-черно, ничего не видно. А глубина такая, что попробуй влезь — там и останешься.

Да уж. Не знаю, смогла ли Ольга Михайловна, которая не знала меня с самого детства, разглядеть что-нибудь подобное… хотя по всему выходило, что смогла. А то и увидела то, что скрывалось даже от меня самого. Что бы ни случилось с моим Даром и разумом после аварии, я изменился. И чертик, едва не повыбивавший Воронцову все зубы, в моем персональном омуте теперь наверняка не попал бы даже в десятку самых крупных.