Горе-репортерша ойкнула и выпустила внезапно вспыхнувшую алым пламенем камеру. Та тут же громыхнула о пол и брызнула во все стороны осколками объектива. А сама фотолюбительница встряхнула обожженными пальцами, пошатнулась и, не удержавшись, с размаху уселась на пол.

У меня вдруг возникло желание догнать Воронцова и всыпать ему еще раз — но сил хватило только кое-как встать на ноги и сделать пару шагов.

— Ну вот, — вздохнула девчонка. — Вторая камера за месяц. Не везет так не везет.

— Прошу простить меня, сударыня. — Я протянул руку. — Моя семья возместит вам ущерб… за нашу с князем выходку.

— Да какая я сударыня… ваше сиятельство. — Девчонка улыбнулась, крепко обхватила мою ладонь и рывком поднялась с пола. — Вроде не благородных кровей. Где вы научились так драться?

— Самому интересно… — пробормотал я.

Уж точно не в лицее. И вряд ли дома — Миша предпочитал отрабатывать на мне приемы, а не делиться ими.

— Так… стойте ровно. — Девчонка вытащила откуда-то платок и осторожно промокнула мне над верхней губой. — Больно?

— Нет. — Я пожал плечами. — Ерунда.

Я не собирался строить из себя героя. Просто не почувствовал боли. Но теперь она понемногу начинала о себе заявлять. Воронцов тоже постарался и расквасил мне нос. После разборок и драки прикосновения моей новой знакомой казались почти приятными. Впрочем, хорошее всегда заканчивается куда быстрее, чем плохое. Девчонка убрала платок, отступила на шаг, склонила голову набок, оценивая свою работу, — и, похоже, осталась довольна.

— Идите и умойтесь. Или Бельская вас с потрохами съест!

Я так толком и не понял, что нужно делать с ее протянутой рукой, так что от манерного поцелуя отказался — и все же позволил себе удержать девичьи пальцы чуть дольше, чем того требовали приличия.

И все равно прощание вышло каким-то скомканным. Только когда попавшая под раздачу фотолюбительница скрылась за дверью, я сообразил, что не узнал ни адреса, по которому следует отправить компенсацию за разбитую камеру… ни даже имени.

Такие вот дела. Оставалось только развернуться и топать обратно в палату. И надеяться, что Ольга Михайловна не поджидает где-нибудь на лестнице с целью добраться до моих потрохов.

Повезло — я снова никого не встретил. «Дворянское» крыло больницы будто вымерло, и даже снаружи наконец наступили ночь и темнота, в которой сквозь деревья просвечивали огни Литейного. Могучая бричка Воронцова исчезла: его сиятельство поспешил домой зализывать полученные в бою раны.

И только черная «Волга» никуда не делась — все так же стояла под окнами. Прямо напротив входа.

5. Глава 5

— Знаешь, почему мы носим эти знаки на одежде?

— Черные черепа? Они… они страшные.

— Может быть. Это особый знак. Его использовали…

— Давно? Еще до войны?

Я открыл глаза. И тут же заслонился рукой от солнца — лучи пробивались между шторами и лупили прямо в лицо, разгоняя остатки сна… Очень странного сна.

— Вставайте, князь, вас ждут великие дела.

Костя заерзал на стуле, потянулся и откинул со лба волосы. Длинные и чуть вьющиеся. Темные — однако не черные, как у отца и у нас с Мишей, а отдающие рыжинкой. Дед все время ворчал, что старший брат испортил всю горчаковскую породу: уродился рослым, но худосочным — да еще и с голубыми глазами.

Как у мамы.

— Давно тут сидишь? — спросил я.

— Минут десять, — пожал плечами Костя. — Не хотел будить.

— А как же дела? Тебя в Зимнем не ждут?

— Да ну их… — Костя махнул рукой. — Денек обойдутся и без меня. Может же наследник княжеского рода, в конце концов, лично забрать из больницы родного брата?

— Забрать? — удивился я. — Прям уже вот так?