Через несколько дней я снова приехала в павильон. Зашла в помещение и услышала голос режиссера. Он разговаривал с людьми, которые стояли вокруг него. Голос у Льва Борисовича был теплый и низкий, говорил он благозвучно, свободно переходя из одной тональности в другую, будто ему доставляло радость находить слова и произносить их, будто он наслаждался каждым отдельным слогом, слетавшим с его губ. А когда говорили другие, он вслушивался в каждое слово с такой интенсивностью, которая, казалось, способна высечь в потоке времени что-то важное.

Я вдруг почувствовала жар, который прошел по стволу позвоночника и проник в каждую клеточку тела, чтобы перезарядить его, изменить. Великая сила искусства! Я чувствовала любовь к этому человеку, и мне казалось, что она вот-вот выплеснется из меня. Через этого мужчину я ощутила любовь к жизни, к небу, земле и воде. Это переполняло меня. Каждая секунда утоляла в моей душе невидимую жажду, находила ответы на мучившие меня вопросы. И, наконец, наступило примирение. У меня потекли слезы от внутреннего чувства освобождения. Я поняла, чего не хватало в концепции рассказа, попросила карандаш и лист бумаги у проходящей мимо женщины и стала быстро записывать фразы, которые всплывали в моей голове.

Вскоре Лев Борисович подошел ко мне:

– У вас такое напряженное лицо, но движение мысли буквально осветляет.

Я бегло начала ему рассказывать, а он кивал и вел меня из павильона в кабинет. И хотя режиссер с уважением отнесся к моей работе, я вдруг поняла, что он полностью погружен в собственные мысли.

– Можно мне стакан воды?

Лев Борисович указал на бутылку, и, будто не видя меня, вышел в коридор.

– О, добрый день! – поздоровался со мной режиссер, когда вернулся в кабинет минут через 10.

– Добрый, – ответила я, рассмеялась от души и рассказала ему, что мы уже виделись.

– Да, такие сцены бывают у нас ежедневно. Особенно, если встречается пара режиссеров, – смеясь ответил он.

Мы еще немного поговорили о моей идее с актрисой, и эта мысль режиссеру понравилась. В конце встречи он сообщил, что через два дня будут очередные контрольные пробы. Мы попрощались, и я отправилась домой. В моей голове роились мысли, которые надо было обязательно записать.

Я вспоминала, как гипнотически режиссер действовал на людей, и сколько, должно быть, он тратит на это энергии. Потрясающий человек, невероятно сильная личность. Повезло, что судьба дала мне шанс познакомиться с ним. Это и есть настоящая жизнь, всегда была. А я просто ее не воспринимала, не замечала. Надо было увидеть своими глазами, как кто-то другой умеет ценить момент, предаваясь ему всеми чувствами. Вот тогда я это поняла.

На протяжении недели мне никто с кинофабрики не звонил. Наверняка, отбор уже прошел, и они нашли актрису. Мне было любопытно, но я замерла в ожидании.

Ирину я старалась держать в курсе событий, она с нетерпением ждала съемок:

– Мне до сих пор никто не звонил. Эпизод же оставят за мной?

– Надеюсь, что да. Должен получиться глубокий фильм о вере.

– Ой, да брось! Весь сценарий изменят, и в конце в фильме не будет ни слова о вере.

– Почему ты так решила? Думаю, что ты ошибаешься.

– Да неужели? Ты же сама обещала не вставлять в сценарий эпизоды о вере. Знаешь, если будет так, как ты думаешь, эпизод в твоем фильме вряд ли для меня.

– У нас с режиссером есть на примете одна актриса, – Ирина быстро попрощалась и, кажется, обиделась.

Но через несколько дней она снова позвонила:

– Я тут была на «Мосфильме», хотела разведать обстановку. Так вот, я узнала, что твой режиссер лежит в больнице.