Отец молчал и с упрёком смотрел на меня. Его взгляд словно говорил: «Юлия! Юлия! До чего же ты докатилась! Мне стыдно за тебя, дочь моя».
– Если ты не скажешь мне его имя, я сама разыщу его, – с вызовом воскликнула я, глотая слёзы. – Ты сократил количество легионов до двадцати восьми, и в каждом из них есть только один трибун латиклавий. Я найду его и напишу ему.
– Только попробуй, Юлия! Тогда я поставлю жирный крест на карьере этого честолюбивого и талантливого молодого человека. Из-за твоего взбалмошного эгоизма он будет до конца своих дней влачить жалкое существование в бедности и безвестности. Мне ничего не стоит уничтожить его морально или даже физически. Ты этого хочешь?
Мой отец широко ухмылялся, обнажая свои некрасивые, редкие зубы. В тот момент я поняла, что начинаю ненавидеть его так же сильно, как и мачеху. Я подавила в себе желание выкрикнуть ему в лицо дерзкие слова, готовые сорваться с языка, и выбежала из его рабочего кабинета, хлопнув дверью так, что стены слегка дрогнули.
Когда я вернулась к себе, я бросилась на кровать и зарыдала. Выплакав все слёзы, я несколько часов лежала, уставившись в потолок. Ближе к вечеру моя верная вольноотпущенница Феба принесла мне еду и сообщила, что ей приказали меня запереть. Но я и не хотела никуда выходить. Зачем? Чтобы видеть за ужином ненавистные лица отца и мачехи, слушать их слащавую беседу между собой и терпеть их осуждающие взгляды, устремлённые на меня? Со вчерашнего завтрака я не прикоснулась к еде. У меня совсем нет аппетита и желания что-либо делать. Я не могу перестать думать о вчерашней встрече на ступенях дворца. Мне очень хочется снова увидеть этого привлекательного молодого человека, услышать его голос и почувствовать прикосновение его рук. Когда я вспоминаю свежий аромат его губ, меня охватывает дрожь. Неужели я никогда не познаю сладость его поцелуев? Единственным утешением в глубокой печали мне служит мысль о том, что стрелы Амура, кажется, пощадили сердце мужчины, в которого я так неосторожно влюбилась, и он сейчас не страдает, как я. Было бы ещё ужаснее, если бы нам обоим пришлось терпеть такую сильную боль. На этом я заканчиваю сегодняшнюю запись. Сейчас я опять лягу на кровать и буду смотреть в потолок. Мне очень плохо. Душа моя томится, и жить не хочется. Помоги мне, Юнона!»
Пролог
I
Было начало августа 762 года от основания Рима. Наместник провинции Германия Публий Квинтилий Вар только что подавил ожесточенное сопротивление одного из небольших племён, живших на левом берегу Визургия4. Вместе с одним из своих легатов5 он прогуливался по полю битвы, усеянному трупами и ранеными. Римский правитель старался ступать осторожно. Но при всей его осторожности он иногда наступал на чьё-то страдание или задевал ногой чью-то смерть. На его голых ногах в высоких кожаных сандалиях выступали рельефные мускулы. Сильные ноги были характерны для римлян, особенно для военных, привычных к долгим пешим переходам. Рельефные мускулы были и на блестящей позолоченной кирасе римского полководца. На груди она была украшена искусной гравировкой, реалистично изображавшей горного орла с распростёртыми крыльями. Под кирасой военачальник носил кожаную безрукавку с прямоугольными, похожими на ремни фестонами на плечах и бёдрах. Концы фестонов были украшены фигурной бахромой с позолотой. Под кожаной безрукавкой Квинтилия Вара виднелась красная туника из тонкой дорогой шерсти. Из той же ткани был шейный платок, который все римские воины носили для того, чтобы металлические доспехи не натирали кожу шеи и плеч. За плечами полководца колыхался короткий алый плащ с золотой каймой. Свой шлем с великолепным продольным плюмажем красно-белого цвета Вар держал под мышкой. Он был рад, что может пройтись с непокрытой головой, так как кожаный ремешок шлема, застёгивавшийся под подбородком, уже начал натирать кожу. Перед боем римлянам пришлось сделать долгий марш-бросок, чтобы добраться до отдалённого племени, жившего в лесной глуши. Военачальник был очень доволен тем, что благодаря неожиданной и хорошо спланированной атаке на врага, потери среди легионеров трёх когорт, которые он привёл сюда, были минимальными.