Звездная пыль – на сапогах.

Мягкое кресло, клетчатый плед. Не нажатый вовремя курок.

Солнечный день – в ослепительных снах.

Группа крови – на рукаве…

– Ты, кстати, в курсе? – вклинился любитель Розенбаума. – Цой погиб.

Макс резко прижал струны ладонью.

– Да ладно, – не поверил он.

– По радио говорили: разбился в аварии.

Макс огляделся – никто и не думал это опровергать.

Как же так?.. Стоило уехать – всего лишь какой-то месяц – и всё рушится… Последние герои гибнут, уходят не прощаясь… Обратного хода нет… Что было важно и дорого – закончилось…

– Ты еще поплачь, – насмешливо прищурился «Розенбаум», увидев, как гость изменился в лице.

Плыть становится тяжело, отдыхать – холодно.

Пора прощаться.

Что остается сделать?..

Да в общем-то… всё уже сделано.

«Прощай…»

Нет, громче:

«Прощай, Мир!»

Да. Еще:

«Здравствуй, Новый Мир!»

Всё. Теперь, вроде бы, всё.

Берег сзади, луна впереди, наверху звезды.

Страшно. Но как любопытно!

Пора.

Одновременный толчок ногами и руками. Выскакиваю по грудь из воды, проваливаюсь обратно и погружаюсь с головой.

Теперь вдох носом. Носом!

Не получается, что-то мешает – нос словно заткнут!

Тогда – ртом. Не глотать! Вдыхать! Вдыхать, а не пить!!!

Вода выталкивает! Двигаться, удерживаться под водой!

Движения рук и ног хаотичны…

Иерусалимская зима убивала. Будь круго́м снег, организм бы понял: «зима». Перестроился бы, адаптировался, включил предусмотренные природой защитные механизмы. Но по совокупности признаков (долгий световой день, трава зеленеет, на деревьях листья) – северное лето в своем разгаре. Такое вот хреновое лето.

Батарея включается только вечером, на пару часов. Стены бетонные, пол каменный, стекла одинарные. Есть солнце – можно хотя бы погреться на улице, а нет его – выходишь из промозглого помещения, а снаружи тот же холод да еще ветер и дождь.

Нос вечно течет, горло воспалено… Единственная отрада – душ (в конце коридора, горячая вода по расписанию). Побаловав себя обжигающей струей, какое-то время наблюдаешь восходящий от тела пар…

Тлетворный климат – полбеды. Максу казалось, что он угодил в страну лжецов. Люди обманывали в большом и малом, часто без видимой для себя пользы. Прохожий, у которого спрашивали дорогу, не признавался в неведении, но обязательно давал директивы. Не представляя местонахождения искомого, он либо тыкал в произвольном направлении, либо таки подробно объяснял, как найти, но совершенно другие, вовсе не имеющие отношения к искомым, зато хорошо знакомые лично ему места.

Разумеется, Макс и прежде встречался с подобными проявлениями, но здесь это было, скорее, не исключением, а нормой. Истина и ложь в сознании людей являлись равноценными, а руководила ими сиюминутная потребность не ударить лицом в грязь.

Потребность эта принимала и вовсе анекдотические формы. Гигантские, состоящие из десятков разнокалиберных ключей связки, свисающие у мужчин с поясов, были призваны придавать значимость в глазах окружающих: сколько ключей, столько, стало быть, у их обладателя и дверей – машин, квартир, домов… И пускай он насобирал эти ключи где попало – глядишь, кого-нибудь да впечатлит!

Но истинный гротеск – игрушечные телефоны. Мобильная связь была доступна пока лишь избранным, и в магазинах появились игрушки: отнюдь не дешевые имитации настоящих аппаратов, с батарейкой и звонком. Можно было увидеть, как, завидев девушку, мужчина приосанивается, незаметно прикасается к висящему на поясе аппарату, раздается пиликанье, мужчина подносит телефон к уху и, постреливая глазами, принимается громогласно вещать…

Макс мог бы упростить себе жизнь: игнорировать уродливое, сосредоточиться на приятном. Один его приятель любил Израиль за дешевые помидоры. Другой переименовался из Миши в Моше и носил кипу́. Но Макса подобная мимикрия пугала: утратить чувство истины, сотворить из помидоров кумира, меряться ключами, разговаривать с игрушечным телефоном и превратиться наконец в Моше…