Я пью так много кофе и чая, что начинаю вибрировать. И постоянно писаю. В довершение ко всему мне пришлось один раз пропустить работу, так как я испугалась, что Ханна отправится в какое-то значительное место, а я это пропущу и ничего не узнаю. Я страдаю от синдрома упущенной выгоды[9], связанного с Ханной Картер.

– Я заболела, – сказала я доктору Лёве, даже без намека на иронию. – Кажется, это грипп. – Для убедительности я кашлянула несколько раз.

Он вздохнул в телефон.

– В понедельник вы придете?

– Да. – Потому что я обладаю сверхспособностями и точно знаю, когда выздоровею.

В конечном счете в тот день я так ничего и не узнала.

И вот наконец что-то происходит. Та же самая женщина, с прямой спиной, выходит из дома Ханны, но на этот раз она останавливается и роется в большой черной сумке, висящей у нее на руке. Она достает… что это такое? Кажется, какая-то тряпка. До меня доходит не сразу… она плачет?

Я выбегаю из бара, но меня уже опередили. Рядом с ней мужчина. Он что-то говорит ей; его рука у нее на плече, словно он ее утешает. Я таращусь на них с противоположной стороны улицы, кутаясь в куртку.

– Мисс Петерсен?

Я оборачиваюсь.

– Да?

Официант Билл протягивает мне бумажный стаканчик навынос.

– Ваш кофе. Вы только что его заказали, и я подумал…

– О, спасибо, это просто замечательно.

Беру у него стаканчик и оборачиваюсь назад. Мужчина продолжает говорить с женщиной, держа ее за локоть. Мне хочется бегом пересечь улицу и вклиниться между ними, но вместо этого я веду себя холодно и спокойно. Достав телефон, притворяюсь, будто читаю что-то на экране, опустив голову, как и все в этом городе. К тому моменту как перехожу на противоположную сторону, я настолько поглощена чтением, что «случайно» натыкаюсь сзади на женщину и обливаю рукав ее плаща своим кофе.

– О господи! Извините! Я вас не увидела…

Тип сверкает на меня неприязненным взглядом. Я сверкаю таким же взглядом в ответ.

– Ой, позвольте! – говорю, забирая платок у женщины и аккуратно вытирая им рукав. – Пожалуйста, извините!

– Всё в порядке, – говорит женщина, слегка пришепетывая на «с». – Ничего страшного.

Я хлопаю ее по той части плеча, которая не испачкана пролитым кофе.

– Разумеется, я оплачу химчистку.

Мужчине хочется уйти, я это чувствую, но он также тревожится за женщину. Я прищуриваюсь на него.

– Мы вас знаем? – Мой тон сочится подозрительностью. Я представляю все так, будто это он посторонний, лезущий не в свое дело.

Мужчина удивленно отступает назад и качает головой.

– Нет. Извините.

– Ну, в таком случае дальше продолжу я. – Хорошо, что не нужно повторять дважды.

Я поворачиваюсь к женщине и кладу руку ей на плечо.

– С вами точно всё в порядке? Я вас не обожгла?

Она начинает что-то говорить, но сразу же заливается слезами.

– В чем дело? Чем вы так расстроены?

Женщина открывает рот. Лицо ее искажено, но она по-прежнему ничего не говорит.

– Вам в какую сторону?

Она качает головой.

– Я… я не знаю.

Я чувствую, как у меня опускаются плечи. Начинаю думать, что она вовсе не прислуга, а престарелая родственница с проблемами памяти.

Она напоминает мне одну женщину, которую я как-то встретила, дожидаясь своих родителей у Центра Линкольна. Ей было за семьдесят, не меньше. Красиво одетая, пальцы нервно теребили ожерелье из крупного жемчуга на шее. Женщина подошла, потому что ей была нужна моя помощь. По крайней мере, так она сказала.

– Конечно. – Тогда я была нормальной. Даже доброй.

Женщина протянула мне листок из перекидного календаря. На нем карандашом были написаны дата и время.

– Ты знаешь, что это такое?

– Мм… нет, извините.