Бакленд нервничал, поднимаясь на палубу, но к началу испытания он более или менее взял себя в руки. Срывающимся бесцветным голосом первый лейтенант сообщил матросам, что из-за несчастного случая, о котором все они могли слышать, капитан в настоящее время не способен командовать судном.

– Но все мы продолжим исполнять свои обязанности, – закончил Бакленд, пристально глядя на ровный ряд поднятых голов.

Буш, смотревший в ту же сторону, приметил седую голову и жирное тело Хоббса, и.о. артиллериста, капитанского любимчика и соглядатая. В будущем дела мистера Хоббса могут пойти по-иному – по крайней мере, пока продлится недееспособность капитана. В том-то все и дело – пока продлится недееспособность капитана. Буш смотрел на Хоббса и гадал, сколько тот знает, и о скольком догадывается – в скольком он присягнет перед трибуналом. Буш попытался прочесть свое будущее на толстом лице старика, но проницательность оставила его. Он не мог догадаться ни о чем.

Матросам приказали расходиться, и на несколько минут воцарились шум и суматоха, пока вахтенные не занялись своими обязанностями, а свободные от дел не спустились под палубу. Именно сейчас, в шуме и суматохе, легче всего было ненадолго остаться с глазу на глаз и избежать постороннего наблюдения. Буш поймал Хорнблауэра у кнехтов бизань-мачты и задал наконец вопрос, мучивший его уже несколько часов; вопрос, от которого столько зависело.

– Как это случилось? – спросил Буш.

Боцманматы выкрикивали приказы, матросы сновали туда-сюда, вокруг двух офицеров царила организованная суматоха, множество людей занималось своими делами. Они стояли обособленные от всех, лицом к лицу. Благодатный солнечный свет озарил напряженное лицо, которое Хорнблауэр обратил к своему собеседнику.

– Что именно, мистер Буш? – сказал Хорнблауэр.

– Как капитан свалился в люк?

Произнеся эти слова, Буш оглянулся через плечо, вдруг испугавшись: не услышал ли его кто. За такие слова могут повесить. Повернувшись обратно, он увидел, что лицо Хорнблауэра ничего не выражает.

– Думаю, он потерял равновесие, – ровно произнес тот, глядя прямо в глаза Бушу, и тут же добавил: – С вашего позволения, сэр, у меня есть спешные дела.

Позже всех старших офицеров по очереди пригласили в капитанскую каюту своими глазами убедиться, что за развалина там лежит. Буш увидел в полутьме каюты слабого инвалида с лицом, наполовину закрытым бинтами. Пальцы одной руки поминутно двигались, другая рука была в лубке.

– Он под наркозом, – объяснил в кают-компании Клайв. – Я должен был дать ему большую дозу опиумной настойки, чтобы попытаться исправить сломанный нос.

– Я думаю, он размазался по всему лицу, – жестоко сказал Ломакс. – Он был достаточно велик.

– Обширный осколочный перелом, – согласился Клайв.

На следующее утро из капитанской каюты раздались крики: в них звучала не только боль, но и страх. Потом оттуда появились Клайв и его помощники, потные и взволнованные. Клайв тут же отправился конфиденциально доложить Бакленду, но все на корабле слышали вопли, а кто не слышал, узнал про них от тех, кто слышал. Лекарские помощники, которых другие уорент-офицеры забросали вопросами, не смогли держаться с такой важной таинственностью, которую проявлял в кают-компании Клайв. Несчастный инвалид, без сомнения, сумасшедший: когда врач с помощниками попытались осмотреть его сломанный нос, он впал в пароксизм страха, вырывался с безумной силой, так что они, боясь повредить другие сломанные кости, вынуждены были замотать его в парусину, словно в смирительную рубашку, оставив снаружи одну левую руку. Лауданум и кровопускание наконец довели капитана до бесчувствия, но когда вечером Буш его увидел, тот вновь был в сознании. Капитан Сойер съеживался при виде каждого входящего, пугался теней, рыдал. Страшно было видеть, как этот крупный мужчина по-детски оплакивает свои горести и прячет лицо от мира, в котором его измученному сознанию мерещилась одна только мрачная враждебность.