Мокша надолго задумалась. Левар решил, что это она насчёт мышей и прикорма ушла в себя. Старейшина вертела в руках свиток с портретом и поглядывала то на Малушу, то на гостя. Она заметно волновалась и, кажется, собиралась принять какое-то непростое решение. Левар взмолился про себя, чтобы его «подсказки про прикорм» всё-таки склонили выбор старушки в его пользу и чтобы она помогла ему связаться с родными.

– Значится, ты всем нужон… – проворчала она себе под нос, и Левар поник: так вот о чём она волнуется. Её «незваного гостя» ищут и Стража, и лешие. Он вдруг осознал, в какой на самом деле сложной ситуации он оказался и какую помощь просит у тех, кому и без него тяжко живётся.

– Да, – не стал отрицать он. Так было честно.

Мокша покивала сама себе и снова задумалась.

– Малуш, – подозвала она наконец внучку, – снеси-ка мне незамаранный свиток с пером.

Левар заёрзал: похоже, старейшина всё-таки решилась помогать ему. Он с готовностью подал из своего мешка чистые листы:

– Вот, держите, у меня есть.

Старушка замешкалась, но всё-таки приняла стопку бумаги в дар. Левар был готов отдать всё что у него было, лишь бы она не передумала.

– В Яме дадите Море записку от меня, – старейшина взяла перо и вывела несколько корявых слов на белом кусочке. – Пущай исполнит всё как положено, – она свернула бумагу в свиток и старательно завязала тесёмкой. – Передашь от меня, – потрясла она запиской перед внучкой: – В нутро не глазеть, тётка твоя уж разберётся. Кажешь, я наставила. Возьми корзинку да малька припрячь, как подходить будете, негоже всякому встречному-поперечному глаза мозолить… Заодно поспрашивай там, может, кому пряжа нужна. Обменяй на ремни, ежели будут.

– Бабуль, а как жеж я одна? Путей ежели не вспомню, – запричитала Малуша, вставая и пряча свиток за пазуху.

– Так остолопа своего употреби. Пущай проводит. Он же Ямный сам будет, пути наизусть ведает. К тебе, вон, вслепую небось уж доберётся… окаянный…

– Ладно-ладно, – Малуша захихикала. – Уразумела я, бабуль, не гневись токмо.

– Топайте давайте. Путь неблизкий.

Малуша приторочила на Левара кротовый ворот «для сугреву», набила его карманы съестным, собралась сама, жениха кликнула. Мокша строго-настрого запретила говорить с кем-либо в пути и в который раз предупредила, чтобы путники ни в коем случае не попадались на глаза Стражам. И вскоре они вышли.

Сбыня был вне себя от радости, что его назначили провожатым. Он не слишком скрывал это, поэтому Левар с Малушей быстро заразились его хорошим настроением и едва начавшийся путь до Ямы превратился в непрерывную беседу. Обсудили стычку со зверем, то, как Левар решился оседлать его. Малуша с круглыми от страха глазами забросала вопросами про «великанов», а в итоге разговор снова скатился к зверю. Между собой норики коварно высмеяли старика Здебора, который яростней всех настаивал на «откупе» в виде мяса, а потом мало-помалу успокоились.

Преодолели овраг другой, отдышались, и Малуша затянула тихую песенку:

– Пошто она так с тобой? – нориха вдруг смолкла и повернулась к Левару.

– Кто? – не понял он.

– Ну, девка твоя!

– А, Лия… – Левар почувствовал жар на кончиках ушей. – Я… наверное я…

В бороде Сбыни зашевелилась ухмылка, и Левар оборвал себя на полуслове.

«Смеются надо мной».

– Ну чего лыбу давишь, чёрствый ты пень?! – закричала Малуша, и Левар еле сдержался, чтобы не отпрыгнуть. Сбыня развёл ручищами.

– Я ничего…

– Да не слепая я, а ну прекрати! Горе эдакое, а он фырчит! Тебе ль не знать, чего тепереча на сердце у малька, сухарь ты эдакий! Сам-то поди намучался с моими родичами! Ужо и запамятовал, как мы с тобой горевали, мил дружок?