– Прости, глаза не те стали, да и память отшибло. Не прогневайся, спрошу вот: – Ты, часом, не сын Марии Фёдоровны – молодицы такой красивенькой, что сначала овдовела, а после, как на сына похоронка пришла, и сама за мужем отправилась. А в той квартире, где они жили, совсем чужие люди живут?

Услышав имя и отчество мамы, Влад кивнул. Вслед за ним этот жест повторила старая женщина и внезапно заплакала. Владислав, готовый разрыдаться вслед за ней, обнял сухонькую женщину за плечи и поцеловал её в поредевшие седые волосы. Кое – как справившись со слезами, она продолжила свои воспоминания о маме Влада: – Мама-то твоя на даче красивые цветы выращивала. Так я её уговорила их продавать. Сама – то она стеснялась, вот я ей цветы и продавала. – Она умолкла, с волнением уставившись потускневшим тревожным взглядом на Владислава. Её бледное лицо осветили лучи поднявшегося солнца, заставив чуть порозоветь щёки, и проявив множество мелких морщинок. После её взволнованной тирады, до мужчины стало доходить, что всё это время, не узнавая, он разговаривал с соседкой с первого этажа. В далёком детстве (втайне от мамы, которая берегла его зубы, и вместо конфет пичкала фруктами) тётя Клава украдкой засовывала конфеты ему в карманы.

– Как же так случилось, Владик? похоронка – то как? А как ты теперь? Квартира-то занята, – продолжала дрожащим голосом спрашивать его бывшая соседка.

– Да всё нормально,– каким-то глухим, будто чужим голосом, заговорил Владислав, – мне повезло с предками. Дело том, что в Московской области (рядом с Рязанской областью) в деревушке возле леса, на берегу чистейшего песчаного озера жил мой прадед. В общем, прадед оставил домик деду, дед – отцу. Папа, хоть и не был там никогда, оформил (по-моему, в шутку) дом на меня. Спасибо ему за это, а то бы остался совсем без жилья. Деревни той там уже давно нет. Лес занял всё пространство. А дом-то остался. Я его немного привёл в порядок. Ну а потом… В общем, неважно. С работой как- то не получилось, – инвалида никто на работу не берёт. Да вот случай помог – лесником стал. Так что стреляю зверюшек, ловлю рыбу, собираю грибы, ягоды. Продаю понемногу, меняю на что – нибудь нужное. В общем, живу. А недавно мне однополчанин – вместе в Афганистане были – свои «Жигули» подарил. Так что, всё нормально. Живу и радуюсь, что наши богатенькие Буратино туда ещё не добрались. Если сунутся, – перестреляю всех к чёртовой матери.

– Как так, сынок? Ты ж в этом, как его? Чёртова память опять подвела. А я ведь когда – то преподавателем по русскому языку и литературе была. Ну в этом… самом знаменитом институте в Москве учился, как он … три буквы там ещё… ГУМ, что ли?

– Буквы те же, тётя Клава, – изо всех сил сдерживая улыбку, поправил бывшую учительницу Влад,– только порядок у них другой: МГУ.

Тётя Клава согласно закивала и, горько всхлипнув несколько раз на груди у когда-то улыбчивого весёлого мальчишки, перекрестила его, поклонилась в пояс и пошла прочь. Пройдя немного, остановилась, повернулась к нему лицом.

– Сердце, сынок, не ожесточай. Не надо, – проговорила она с надрывом и медленно побрела дальше.

«Ну что?– услышал он вновь насмешливый мужской голос, когда жалостливая женщина отошла на значительное расстояние.– Не стой, покупай цветы – и на «Новое кладбище»».

Владислав согласно кивнул и почувствовал, как почти летний очень тёплый ветер резко сменился на прохладный, а яркое солнце исчезло с небосвода. Он оцепенел, поняв, что каким-то образом вместо разгорающегося дня он попал в раннее утро. Солнце ещё не проснулось и, потягиваясь ото сна, лишь осветило бледным жёлто-оранжевым светом край небосвода. В это время раздался знакомый с детства скрежет трамвайных колёс о рельсы на повороте. Ничего не понимая, он шагнул на дорогу, чтобы увидеть приближающийся трамвай, и тут же услышал позади тревожный девичий голос: