Тупо уставившись в метросхему, я стою и пытаюсь соединить взглядом две точки на карте. Голосу за спиной – лет 20:

– Ça va? (от Comment ça va? – Как дела, все ли в порядке?)

Оборачиваюсь – уже с улыбкой надежды. Да нет же, ей вполне под 30, но по-французски легка и эфемерна – как ануйевский орнифль, утренний парижский ветерок. На своем заскорузлом без практики французском путано объясняю банальнейшую из проблем: как добраться из пункта А в пункт Б? Но уже в процессе формулирования «запроса», понимаю, что с данной конкретной секунды моя проблема – совсем в другом. В этом дружелюбно-удивлённом личике. В чуть гаврошистой фигурке. В длинных и тонких пальцах, чудесным образом тянущихся к моей ладони.

– Allons! – произносит она, и вот мы уже – рука в руке – заходим в вагон, и я понимаю, что сейчас со мной происходит невероятное чудо, которое, как всякое чудо, недолговечно, но важно его запомнить, сохранить, законсервировать в себе: это прикосновение, этот голос, этот гаврошеский облик. Мы куда-то едем, пересаживаемся, опять едем. Её ладошка по-прежнему в моей, и это ощущение невероятной близости ярче самого безумного секса. Происходит невесть сколько времени – секунд? минут? часов?

– Au revoir… – вдруг, откуда-то из моей эйфории прощальным шёпотом выдыхает она, тихонько подталкивая меня к двери вагона: то бишь твоя станция – и до свидания. А на самом деле: прощай! И я грустно понимаю: приехали.

Не раз потом выстаивал я подолгу на станции Pigalle, у той карты метро. Тщетно. Чудеса не повторяются.

«ЧЕСТНЫХ ПРОСТИТУТОК НЕ ОСТАЛОСЬ»

В Париже эротикой пропитан воздух. Не знаю, у кого как, а у меня даже произнесение самых нейтральных французских слов вызывает легкую, щемящую щекотку в низу живота. А обращённое ко мне дежурное: «Que voulez-vous manger?» официантки щекочет ушную раковину. Хочется ответить: «Toi»! В разных провинциях этой страны говорят на очень разном французском. Но именно в столице это язык короля-гиперсексуала Анри IV, другого монарха-эротомана Луи XIV и секс-символа XX века для дам всех народов Алена Делона.

А ещё каждый раз, выглядывая из окна своего отеля Villa Royale на площади с весьма определенной репутацией – Place Pigalle, я с неотвратимой заворожённостью маньяка вижу «линию бедра» уходящей за угол улицы, «пушистость ресниц» цветущих каштанов и ренуаровскую пышногрудость самой площади. Которая, впрочем, давно уже не соответствует ходившим о ней последние лет 200 легендам. Вот ещё один век минул – и в чём-то неизбежно изменился город, его женское естество.

Мы за столиком кафе на Place Pigalle. Сидим и, великие теоретики, анализируем парижскую женственность. Моим поводырем по теме – директор местной туркомпании «Париском Тур» Рубен Мкртчян. Рубен – уже много лет как парижанин, а потому знает толк в женственности. Бизнесмен-романтик, он про женскую красоту, как и я, готов говорить часами. Однако! Пока мы тут прекраснодушно размышляем за бокалом красного, Париж, подмигнув, выдает нам живую иллюстрацию. Напротив, у кромки тротуара, нервно курит сигару (настоящую, похоже, гаванскую) миловидная дамочка самого что ни на есть предбальзаковского возраста. Надо бы подойти к ней, пригласить за столик, а потом и в номер моего Villa Royale… Но как-то боязно! Тем более, что она, похоже, кого-то ждёт. Ну да, вот уже он и пришел – объятия, затяжной поцелуй (практически не выпуская сигары из нервных губ). Да, изменились твои обитатели, Place Pigalle. Поменялись «их нравы».

Хотя сам отель, где я поселился, ну очень располагает к классическому «пляспигальству». Это самый что ни на есть отель-будуар. Каждый из номеров носит имя какой-нибудь знаменитости: того же Allen Delon или Michael Jacson, или Jean Marais, Dalida и даже Claude Debussi. На ресепшн мне выдали массивный ключ от комнаты, поименованной в честь Michou – экстравагантного основателя знаменитого монмартского Cabaret Michou. Распахнув дверь, я обнаружил отъявленный эро-декор: тёмносиняя драпировка стен, офорты в золоченых рамах, бархатный балдахин над гигантской кроватью и плафон, изображающий голубое небо с золотом звёзд. Сказать, что мне всё это что-то напоминало, значило бы ничего не сказать. Да никто и не скрывает, что во многих таких отельчиках в районе Place Pigalle совсем ещё недавно располагались почти легальные и в чём-то даже изысканные бордели. Нынче бордели, да-да, упразднены, но стилистику хозяева решили сохранить: Париж всегда был чужд ханжества. Из-под укороченных ажурных занавесок – вид на Folie Royale, тоже кабаре, где, в отличие от классического Moulin Rouge (оно всего в двух кварталах отсюда), выступают, как правило, сорри, транссексуалы. Не пошёл я туда – не моё это. В гендерных отношениях привержен традиции.