– Хватит! Замолчи! Ты угомонишься когда-нибудь?! – окончательно озверев, взъелась на меня мама. – Чего ты добиваешься своим поведением, а?!

Её по обыкновению нежный и мелодичный голос сейчас раскатами грома отлетал от стен и отдавался в ушах самой неудачной композицией Мэрилина Мэнсона.

– Просто хочу, чтобы ты одумалась! – пропищала я в свою защиту.

Обхватив себя руками, я вся сжалась от материнского непонимания и криков и даже не заметила, как новая порция слёз ручейками побежала по моим щекам. Мне было обидно, очень! А мать – глуха…

– Ты же ещё молодая и красивая! Да ты можешь сделать так… – Я щёлкнула в воздухе пальцами. – И рядом с тобой появится настоящий мужчина, а не вот этот вот с залысинами на башке и вечно депрессивным взглядом! Мам, ну, найди себе другого, пожалуйста!

– Знаешь, что, Варя… – Мать дрожащей рукой прикоснулась к губам. В её глазах, таких любимых и родных, искрились слёзы, и ощущать себя причастной к ним было просто невыносимо. – Я не ожидала от тебя такого…

Мама больше не кричала. Она села на край кровати и, промокнув тыльной стороной ладони солёные дорожки на своих щеках, отвернулась к окну.

Мама редко меня ругала, да почти никогда, и видеть её сейчас такой было до жути больно. Но куда больнее было осознавать, что с появлением Добрынина в нашей жизни я окончательно лишилась матери…

– Как ты не понимаешь, дочка? – словно в доказательство моих страхов, прошептала она. – Я люблю Володю…

– А меня? – спросила с опаской. – Меня ты больше не любишь?

– Что за глупости, Варя! – Гулко выдохнув, мать смерила меня недоуменным взглядом и замотала головой. – Конечно, люблю!

– А кого сильнее? – Я понимала, что вела себя, как пятилетний ребёнок, но в тот момент согласна была на всё, лишь бы фамилия Добрыниных больше никогда не звучала в нашем доме.

– Тебя, разумеется. – Мама ответила буквально сразу, не задумываясь, а я улыбнулась, придвинулась к ней чуть ближе и прижалась щекой к её плечу.

– Тогда зачем нам твой Володя? Без него было так хорошо, мама! – Я знала, что играю подло, не по правилам, не по чести, но впустить в наш с мамой мир чужого человека, а тем более с фамилией Добрынин, означало одно: навсегда разрушить его!

– Поверь, Варя, с Володей и Митей нам станет ещё лучше! – Мама обняла меня одной рукой, второй же аккуратно, чтобы не испортить свой шикарный макияж, продолжила вытирать слёзы. Глупая и влюблённая, она глубоко заблуждалась, а я всё острее понимала: переубедить её в одночасье было задачей нереальной, но вполне достижимой, если действовать не спеша и вдумчиво.

– Ладно. – Я прикинулась той самой пай-девочкой, о которой так мечтала мама. – Поможешь мне собраться?

– Конечно, дочка! – Она чмокнула меня в щеку и рьяно взялась за дело.

Уже через полчаса от прежней меня, растрёпанной и неопрятной, не осталось и следа! Мои раскрасневшиеся от слёз глаза и распухший нос мама ловко спрятала под невесомым слоем макияжа, а взлохмаченные волосы быстро собрала на моём затылке в высокий хвост. Вместо пушистых тапочек, на ногах у меня теперь красовались модные туфли на тонком каблучке, а место безразмерной футболки заняли узкие джинсы и воздушная полупрозрачная блузка-майка цвета слоновой кости. Строгий блейзер удачно завершил образ, придав ему некой серьёзности, и визуально сделал меня чуть выше и стройнее. Я, и правда, выглядела неплохо и даже на какое-то время умудрилась забыть, ради чего всё это…

Впрочем, стоило нам с мамой переступить порог «Фаджоли», как ненавистная реальность тут же напомнила о себе, циничным взглядом Мити стерев улыбку с моего лица.