– Мы за нашу квартиру в Осаке платим всего пятьдесят тысяч… – Макико недовольно втянула носом воздух. – В последнее время кое-как получается платить вовремя, но все равно мы еле сводим концы с концами. На будущий год Мидорико пойдет в среднюю школу, это новые расходы…
Я взглянула на Мидорико. Она сидела в углу все в той же позе, с блокнотом на коленях, только под спину себе подложила кресло-мешок. Я взяла с тарелки несколько кусочков вяленого мяса и показала ей: «Будешь?» После недолгих колебаний девочка помотала головой. Телевизор я решила не включать, а вместо этого сунула в проигрыватель диск, который лежал на самом верху стопки, – с саундтреками к фильму «Кафе “Багдад”», – и нажала на кнопку. Дождавшись, пока после коротенького вступления из динамиков польется тягучий голос Джеветты Стил, я отрегулировала громкость и вернулась к столику.
– Хотя, если так подумать, бывали времена и похуже… Например, когда мне пришлось пойти работать в ресторан якинику, – сказала Макико, закидывая в рот горсть маленьких рисовых крекеров. – Помнишь? За несколько лет до смерти мамы. Вот тогда у нас денег вообще не было.
– Ага, еще эти красные наклейки…
– Что за наклейки?
– Ну, что это типа арестованное имущество. Пришли мужчины в костюмах, осмотрели квартиру и на все более-менее ценные вещи налепили такие наклейки. На кондиционер, на холодильник…
– Я и не знала… – удивленно проговорила Макико.
– Ты же днем была в школе, а по вечерам – в ресторане. Мамы и бабушки, кстати, тоже не было дома, когда они к нам заявились.
– Они днем пришли?
– Угу. Я была одна.
– Да уж, детство у нас было то еще, но надо отдать маме должное… – В голосе Макико послышались пафосные нотки. – Тянуть семью одной тяжело. Она делала для нас все что могла…
«Потому и умерла раньше времени», – хотела вставить я, но прикусила язык.
Сегодня на перемене мы обсуждали, кто кем хочет стать, когда вырастет. Похоже, никто еще четко не определился. У меня пока тоже даже вариантов нет. Поэтому разговор получился не сильно содержательный. Ну, типа: «Юри, Юри, ты такая хорошенькая, тебе надо быть певицей или моделью!» – а она: «Ой, да ладно…»
По пути домой я спросила у Дзюн, кем она собирается работать в будущем. Она ответила: «Буду настоятельницей храма». Ее отец и дед – буддийские священники. Я часто вижу, как они рассекают на велосипедах в развевающихся накидках – так классно! Как-то раз я спросила у Дзюн, что делают буддийские священники, и она сказала, в основном читают сутры на похоронах и поминках. Ни на похоронах, ни на поминках я еще ни разу не была. А сегодня спрашиваю, что нужно сделать, чтобы стать священником. Дзюн говорит, надо после старшей школы пройти специальный курс, типа выездного тренинга. «Что, и женщин принимают?» – спросила я. Говорит, да.
Дзюн говорит, в буддизме много разных течений и вообще все сложно, но началось с того, что Гаутама достиг просветления и у него появились ученики, потом у них появились свои ученики, и пошло-поехало. Что такое просветление, она тоже объяснила. Я поняла это примерно так… когда доходишь до какой-то суперкрутой ступени обучения, вдруг как будто что-то щелкает в голове и все вокруг становится неважно, даже мысли о том, что всё – это ничто, а ничто – это всё, пропадают, и ты осознаешь: весь мир – это ты, а тебя на самом деле нет. Еще вроде как можно самому стать буддой. Если честно, я не очень понимаю, чем это отличается от просветления, но, в общем, это главная цель буддизма. И когда на похоронах священники читают сутры, это тоже для того, чтобы покойный после смерти мог благополучно превратиться в будду.