Я вздрогнула.

«Колдовка-чертовка, – издали дразнил меня противный сынок соседки, вдовы Ярмилы. – Злыдница-порчельница, бесово отродье, подол подбери, пока солью не присыпали». Он и камень подобрал, и кинул бы, не случись рядом его мать, что отвесила мальчишке затрещину…

– Ведьмой можно родиться, как мы с тобою, а можно сделаться или выучиться, продав свою душу или душу своего ребенка, – говорила бабка Магда, словно не видя моего смятения. – Да только, что бы ни продала, ты не начнешь кружить сильнее и видеть дальше, а потому и не пытайся. Ведьмы живут долго, если не хотят иного; их плохо берет хворь, но, как и всех, берет оружие. Говорят, что душа ведьмы не может в свой час разлучиться с телом, пока бес не перешел с нее на другого человека. Это правда, да не про всех, но когда я вздумаю помирать, то передам тебе духа, иначе он не позволит мне уйти дальше. Ведьм не хоронят в освященной земле и забивают им, мертвым, кол между лопаток. Только пустому телу все равно, как и где лежать!

Я зажмурилась от страха, словно кол меж лопаток вот-вот вобьют мне. Бабка снова усмехнулась и провела жесткой ладонью по моей макушке, а потом, взяв меня за подбородок, повернула к себе лицом. Ее карие глаза чуть светились мягким рыжеватым светом – одновременно горьким, как кора, и ласковым, как гусиный пух.

– Редко у какой из ведьм бывает только один муж, – с каким-то странным выражением произнесла она. – Говорят, мы успеваем уездить до смерти одного и сразу берем другого, но это не всегда так. Ведьмы влекут к себе – даже если не ворожат нарочно, а потому охотников вечно вдосталь… К счастью, у ведьмы не бывает много детей, если она сама не пожелает, а желает она редко. Это и правильно: иначе бы мы заполонили мир и убили его изнутри… Что ты, дитятко?

Я не ответила: меня колотила дрожь.

– Не бойся, – успокаивающе прошептала бабка. – Говорят, ведьмам нечего бояться, ведь над нами нет ни короля, ни Бога. Страшно ли мне? Еще как, милая, еще как… Тех, кого нам надо остерегаться, тихий омут просто не увидит, – как и они не заметят его. Те враги, что есть у нас, не страшны прочим.

***

С тех пор, как я начала видеть то, что не видят другие, бабка Магда стала проводить со мной еще больше времени, чем раньше. Перестала выставлять из хаты, когда люди приходили к ней со своими болезнями и горестями. Учила, как по руке и по глазам вызнать, что за беда у человека, как вязать заговоренные узлы и плести путы из соломы. Вечерами мы перебирали запасы трав и корешков, бабка объясняла, где какой, заставляла запоминать названия и полагающиеся наговоры. Зато утром мать, мыча что-то себе под нос, вытаскивала меня на огород или в хлев.

«Не броди одна днем вдоль поля, а вечером в тумане у ручья, – говорила бабка. – Не то полуденница защекотит тебя, или прачки скрутят в воде, как пару чулок. Сиди дома, суши травы, стряпай и шей». Но вечера были сладки и манили из дому: я бродила.

Вот таким-то ясным вечерком я второй раз увидела молодого барина.

***

В тот вечер мы с подружкой впервой договорились гадать. Сейчас я понимаю, что это было забавное девчоночье «пытание судьбы», но в тот час сердце мое учащенно билось от предчувствия чего-то еще более чудесного, чем голоса леса. На гадание меня подбила подружка: Ленка приходилась внучкой старосте деду Хвалу и родной племянницей мельничихе Вацлаве, которая была главной, «коренной», ведьмой у нас на деревне. Колдовской силы в Ленке не было никакой, но та немало о том не тужила, всюду ходила хвостом за теткиной дочерью Маркетой и порой вызнавала у ней такое, что мне моя колдунья-бабка даже и не думала говорить. Будучи двумя годами старше меня, Ленка верховодила прочими девчонками, была отважна, не по годам кокетлива и грозилась вырасти такой же красавицей, как Маркетка, самая завидная на селе невеста.