***

Сквозь веки к нему лез голубоватый свет. Назойливо и недружелюбно. С трудом, будто увешанные свинцом жалюзи, Михаил приоткрыл глаза и, ослеплённый ярким солнцем, закрыл их снова. Некто тряхнул его за плечо, отчего качнувшаяся голова рассыпалась на молекулы боли. Мир вздрогнул термоядерной вспышкой, и Миша успел подумать, что с тем, как выглядит конец света, он уже познакомился. Он чуть не провалился назад в бессознательное, однако, острая боль улеглась, и к мужчине шаг за шагом стала возвращаться память.

– Боже, боже, боже… – застонал он и потянулся руками к голове.

Но ничего не вышло. Михаил ощутил руки, связанными в запястьях за спиной. Этого было явно перебором. Руки он мнил одними из главнейших своих товарищей и, лишившись их поддержки, заметно расстроился. Ещё больше повергли его в печаль связанные ноги. Пускай те не всегда были безупречны, однако вполне сносно справлялись с перемещением Миши в пространстве. Он вправе был на них рассчитывать и впредь. Так какого же чёрта это не так?

Миша насилу открыл глаза целиком. Он сидел, прислонившись спиной к шершавой стене деревянной постройки. В предплечьях и на левой лопатке мужчины уже ощущались занозы. Под задом уместился значительный по размерам камень или комок земли. Вкупе с полученным сотрясением мозга и связанными конечностями всё это довершало картину довольно паршивого положения Михаила.

Напротив него встали двое рослых мужчин с загорелыми физиономиями и молча наблюдали за пленником. В недружелюбных выражениях их лиц Миша не разглядел ничего хорошего для себя. Напротив, от этих крепко сложенных, с большими как зрелые огурцы пальцами, мужчин веяло серьёзными неприятностями. Похоже, что они не были сторонниками умиротворяющих бесед, а больше привыкли к действиям. Ладони мужчин были грязны и не ухожены, что случается с теми, кто постоянно работает на земле. Чтобы взывать к их совести, надо было встать с ними на один уровень не только навыков, но и силы, что Мише было недоступно.

Созерцатели были облачены в потёртые и заляпанные косоворотки. У одного из них та оказалась подобрана кушаком, у другого свисала спущенным парусом над шароварами. Михаил отметил, что его собственные гениталии, к счастью, были прикрыты холщовой тряпкой. И на том спасибо.

– Что происходит? – задал он вполне уместный вопрос.

Один из сторожей, что был повыше ростом и чьё лицо украшал поперечный шрам на лбу, ухмыльнулся: – Надо же? Ещё спрашивает! Это ты мне скажи, какого рожна здесь делаешь? Откуда ты взялся такой голозадый?

– Это недоразумение. И я постараюсь его объяснить. Я здесь оказался по ошибке. Мой вид, он… А эта кошка…

Второй верзила от нестройных слов пленника поморщился и нагнулся к его лицу настолько, что ноздри Миши обдало ароматом кислых щей изо его рта: – Хватит! Ты влез в чужой дом и пытался стащить мои вещи! За это я не прощаю. Ясно? Не захочешь признать вину – я быстро с тебя спущу шкуру. У нас с этим так разбираются. Мне тряпья не жалко. Но с ворами я по совести. И ты тоже ответишь.

Незнакомец сперва погрозил Михаилу пальцем, а затем отвесил такую затрещину, что в голове пленника пожар вспыхнул вновь, будто в топку бросили лопату отборного угля. Резануло так, что весь мир на глазах зашёлся всполохами, а следом закружился юлой. К горлу подскочил желудок, и лишь чудом Михаил удержался от рвоты. Он захрипел и втянул воздух сквозь сжатые зубы.

Тем временем, не волнуясь о том, что усугубляют его положение, двое мучителей подхватили под руки Мишино тело и рывком поставили на ноги.

– Режь путы Проп! Не сбежит. Вижу его жалкие мысли насквозь. Пускай сам топает. К сечному столбу его! Всыплют палок сколько положено, будет умнее. Не хочу его тут терпеть! – кивнул товарищу главный обидчик Михаила, что был со шрамом.