– Упс, – сказал учёный. – Кажется, я разворошил осиный улей.

Он смерил холодным взглядом Колесова, застывшего с открытым ртом.

– Так и будете стоять здесь или заплатите за сладкую водичку с газами? Говорят, её изобрёл один скучающий аптекарь.

Колесов молча протянул карту. Раиса сжала губы, сдерживая улыбку.

– Мы принимаем только наличные.

– Вы не предупреждали.

– Три минуты назад.

Он врезал кулаком по прилавку.

– Директора.

– Пройдите на соседнюю кассу.

– Сейчас я, мать вашу, устрою соседнюю кассу, – процедил Мистер Зло. – По этому телефону можно вызвать начальство?

Он потянул руку к кнопочному аппарату, стоящему возле кассы, но его пальцы, так и не достигнув цели, замерли на полпути. Глаза Раисы расширились, когда она увидела, что в японский сад её рабочего пространства вторглась грязная грубая лапища. Что-то лопнуло в милой приветливой кассирше, и тогда случилось то, что позднее назовут «кратким скачком напряжения». Лампы моргнули и погасли, покупатели, а также сотрудники магазина, включая охрану, замерли, как будто сговорились поучаствовать в забавном флешмобе. Но всё происходящее уж точно не выглядело смешно. Какая-то старушка не успела сжать пальцы на пачке риса, и пакет упал и, лопнув, брызнул крупой. Накачанный мужчина с татуировкой на предплечье и зализанными волосами молча ткнулся носом в холодную витрину с заморозкой. У девушки, держащей за руку своего парня, из носа потекла струйка крови, пересекла замершую улыбку и капнула на пол. Мальчик, лет пяти, стоял возле стойки с киндер-сюрпризами, но глядел сквозь них. Его глаза, два стеклянных шарика, абсолютно ничего не выражали. Впрочем, после того, как моргнули лампы, во взгляде всех присутствующих исчезли признаки разума и сознания.

Пётр Колесов так и остался стоять с вытянутой рукой, как будто изображал рачка-бокоплава в детской игре «Море волнуется – раз!».

Его глаза тоже потухли, тонкая ниточка слюны протянулась от угла рта до воротника. И только лицо Раисы за кассой двигалось и жило. Выщипанные брови то поднимались, рисуя на лбу кривые подковы, то хмурились. Верхняя губа дёргалась, обнажая сжатые зубы. Глаза лихорадочно блестели и, не отрываясь, глядели на обидчика. На щеках и шее проступили сеточки тонких сосудов странного фиолетового оттенка. Челюсти разомкнулись, и из горла вылетели звуки, непохожие на человеческий голос. Скорее они напоминали какофонию инструментов, настраивающихся перед концертом.

Стрелка часов ещё не успела отсчитать и двадцати секунд, а на безразличном лице кофемана, так и не опустившего руку, наметились едва заметные перемены. На лбу заблестел пот, глаза чуть расширились, а зрачки сузились до крохотных точек. Пунцовое лицо побледнело, волосы на голове самым жутким образом поднялись.

Вид у него был такой, словно кто-то только что вторгся в святая святых – его сознание, его мысли – и устраивает там обыск, переворачивая всё вверх дном.

Часы тикали, люди стояли на свои местах, как восковые фигуры в музее мадам Тюссо.

Челюсть у Колесова отвалилась, рот широко раскрылся. Раиса скосила глаза на охранника, замершего неподалёку. Проделала с ним ту же неведомую процедуру, после чего лицо пожилого человека стало походить на лицо умалишённого.

Прикусив губу, кассирша впилась глазами в усатого коротышку, назвавшего себя экологом. Тут что-то пошло не так, потому что учёный не раскрыл рта, не задрожал от первобытного ужаса, но громко и чётко, не отрывая глаз от глаз Раисы проговорил:

– Нет!

Она нервно дёрнулась, капризно сжала губы. Перевела взгляд на Колесова. Эколог медленно, словно под действием чудовищной гравитации, шагнул к ней. Здоровенный кофеман быстро развернулся, схватил эколога ручищей за горло, приподнял над землёй. Учёный захрипел, вцепился в предплечье противника, но своих глаз от глаз Раисы не оторвал.