– Эх, вы, – сразу же принялся стыдить князь Щербатый понуро стоящих напротив него стрельцов. – Как дети малые. Неужто не совестно? А? Неужто суда божьего не боитесь?

– А ты нас не совести, боярин, – вышел навстречу Щербатову пятидесятник Максимов. – И Господом не стращай. Мы здесь пуганые. Так пуганые, что нас теперь вряд ли чем еще испугаешь. И обманывать нас не надо. Мы по справедливости хотим… Не хотим заветов дедов наших нарушать…. А по заветам тем – царем Иван должен быть… Он следующий на очереди по обычаю старинному. Ему и присягнем.

– Как, Иван? – вздрогнул плечами боярин. – Почему это? Кто вам такое сказал?

– По старшинству! – послышались крики из толпы. – Неужто мы не понимаем. Обычай нарушили! Это всё Нарышкина происки! Опять нас обманывают! Надоело! Полковники в дугу гнут, а теперь даже с Государем оказия вышла. Не будем мальчишке креста целовать! Не справедливо! Ивана хотим!

– Значит, одни вы умные, – тоже стал укорять стрельцов дворянин Змеев. – Обычай они вспомнили! Выходит, вы понимаете, кого в цари надо, а патриарх не понимает? Что ж он дурее вас, что ли?

– Всё равно Ивана хотим! – надрывались стрельцы. – По справедливости всё должно быть! Не будем креста целовать! Сговор у вас там!

– Что же, дурачье, от счастья своего отказываетесь¸ – резко вышел из-за спины боярина дьяк Украинцев. – Мало, видно, вас полковники гнули. А раз так, то дальше терпите. Неужто не понимаете пользы своей?

Стрельцы притихли, насторожились да обратили все взоры на отважного дьяка.

– Ты это о чем?

– Да всё о том. Как же вы пользы своей понять не можете? Эх, вы…

– Какой еще пользы?

– Обыкновенной. Ежели Иван на царство сядет, так всё по-прежнему пойдет, люди у трона те же останутся, а вот при Петре, при государе перед Богом венчаным новый оборот случится. Вы б не бузили здесь, а сели б за стол да написали новому Государю обо всех невзгодах своих и о притеснениях, что полковники творят. Глядишь, после этого и польза какая для вас случится. Думать головой надо… Соображать… Али голова вам только для шапки дана?

– А, может, и вправду написать всё, братцы! – швырнул на землю шапку Федька Иванов. – Сколь терпеть будем?! Вон Грибоедов, как распоясался! На землях, что нам под дворы предназначены, огороды свои затеял.

– И жен наших на огородах тех работать заставлял! – вторили Федьке еще голоса из толпы. – И на общие деньги, что на содержание полка дадены, кафтан себе с золотыми нашивками пошил!

– И шапку бархатну! Давай новому Государю челобитную писать!

Сильно заголосили стрельцы, наперебой укоряя полковников в винах всяческих, а пятидесятник Максимов подобрался к дьяку Украинцеву да с поклонной головой попросил:

– А ты б помог нам, мил человек, челобитную для Государя верно составить, а то, ведь, не особо мы ахти в грамоте…

Дьяк бросил быстрый взгляд на боярина Щербатого, а тот молвил степенно:

– Конечно, поможет, только вперед крест вы должны новому Государю целовать.

– Непременно!!! – нестройным хором рявкнули стрельцы. – Слава Петру Алексеевичу!

В тот же день в разрядной книге было добавлено:

«… и уговорили их, и они крест Великому Государю целовали».

3

Весть о том, что новый царь обещался за стрельцов постоять, разнеслась по Москве, как верховой пожар по лесу в летнюю сушь.

Полковник Семен Грибоедов смотрел на бояр исподлобья. Желваки на скулах его то и дело вздрагивали.

– Что ж ты Сенька безобразия такие средь стрельцов допускаешь? – первым начал вопрошать полковника новоиспеченный спальник государев князь Иван Трубецкой.

– Какие еще безобразия? – огрызнулся Грибоедов.

– Он не знает! – вскочил с лавки Кирилл Полуэктович Нарышкин. – Стрельцы бунт на Москве затеяли, а он не знает!