Усмехнулся Савелий, в груди росло радостное чувство, что непременно поможет ему Акчиён, исполнит то, что он загадал, чего жаждет так яростно и неистово. Вот тогда покажет он всем… И конюху, что посмел насмехаться над ним, над потомком дворянского рода, посмел перечить да поперёк него говорить!

Савелий мечтательно прикрыл глаза и представил, как стоит перед ним конюх, опустив седую голову, мнёт в руках старую шапку и боится сказать, что с просьбой пришёл. А сам Савелий сидит за дубовым столом в большом доме, какой он у меховщика видал, качает ногой и раздумывает, теперь конюха прогнать, или сперва выслушать!

Открыв глаза, Савелий вздрогнул, прямо перед ним стоял Наксай, глядя на него и едва заметно улыбаясь. Волосы его снова были похожи на волчий мех, седая прядка у виска серебрилась в лучах восходящего солнца. Савелий смутился, в зеленоватых глазах Наксая читалась усмешка, словно он знал, о чём тот думает.

– Ну, проводил я твоего товарища, до брички вашей он добрался, а там уж дорога хорошая. Дождя вчера не было, путь добрый.

– Не товарищ он мне, а конюх мой, – проворчал Савелий, что за манера так к человеку подкрадываться, напугал, аж душа зашлась.

– Ладно. Время не терпит, дел полно, – сказал Наксай, – Сестра завтрак накрыла, идём. После и работу начнём справлять.

Ну, хоть накормят, обрадовался Савелий, у него уже всё нутро подвело от голода! Дома-то он то плюшку Анфискину, то блинков горячих, то чаю с баранками, это до обеда, а тут? Со вчера ещё голодный! Пригладив волосы – как-никак, а сейчас он Акчиён увидит – Савелий поправил новый камзол и степенно зашагал за Наксаем.

Но самой девушки в избе не оказалось, только на столе стоял горячий горшок с кашей, крынка молока и накрытый рушкином ржаной каравай. Небогато живут, подумал голодный Савелий, коли еда как у бедного крестьянина на столе! Что ж она, сама ведунья, вся округа про неё сказы сочиняет, а на пшеничный хлеб не заработала знахарством своим! Ну да и хорошо, Савелий взялся за ложку и потянул к себе краюху хлеба, тем лучше для него – потому как посулит он Акчиён такое, чего сама она не видала, в диковинку ей будет, тем охотнее за него, Савелия пойдёт!

– Переодеться тебе надо, – сказал Наксай, допивая молоко, – Несподручно тебе будет работать в эдаком наряде!

– А чего делать-то надо? – спросил Савелий, он так хорошо наелся, что теперь не прочь был чуток и полежать, отдохнуть, нешто сразу на работу бежать.

– Дом мы с тобой станем достраивать, – ответил радостно Наксай, – Там немного и осталось! Вот как достроишь, так и домой тебя Акчиён наша отпустит, и то, чего просишь – всё тебе даст.

– Дом строить?! – лицо у Савелия вытянулось, щёки обвисли, – Да кто ж это вас надоумил, самим-то? Нешто плотника нету в округе?

– Может и есть, да только это теперь твоя забота. До вечера справим конёк, а там надо в конюшне прибрать, а после в ночное пойдём, пока ещё в лощине трава стоит, коники попасутся!

Савелий тут и присел, вот дела! Его – и к чёрной работе приставить?! Это что ж за испытание такое придумала чёртова девка! Но только подумал он про Акчиён, синие её глаза, сладко заныло в груди, налилось… Он такого не знал, даже когда у меховщика ему выпало с Лизонькой танцевать. Спотыкался тогда, краснел, но чтоб вот так – словно жаром изнутри пекло нестерпимо, не ведал он такого!

– Ладно! – сказал Савелий, – Идём, чего там!

Наксай усмехнулся, и Савелий решил, что сейчас тот станет над ним насмехаться и выпятил подбородок, но Наксай молча достал из сундука штаны грубой ткани, рубаху серую, кафтан.

– Давай, облачайся, я покуда инструмент достану, – сказал парень и вышел за порог.