Хором исполнили и коронный номер – «Песню про мышонка»; но Борис никогда не понимал, в чем прелесть этой песни.

Мышонок устал, мама-мышка не спит.

Мышиное счастье природа хранит.

Потом мимо, озираясь на них как на буйных, потащились старушки с корзинами, и диктор объявил конечную станцию. Тем временем распогодилось; когда туристы вышли на привокзальную площадь городка, где памятник окружали побеленные тополя с изуродованными культями, небо над губернскими домами и над ободранной колокольней стало бежево-пудровым. Кэп разыскивал транспорт; его подначальные свалили рюкзаки и разбежались кто куда. Через десять минут Борис остался в обществе Игорька, Герыча и зябнущего Виктора Ивановича, который оседлал поклажу и разглядывал площадь с показным унынием, а потом обернулся к Герычу.

– Хороша чертовка? – спросил он вполне человеческим голосом, наблюдая, как Герыч буровит глазами Киру, которая у полуподвальной кулинарии примеривалась к ром-бабе в пергаментной обертке: прикидывала, охватит ли ее маленький ротик башню из сладкого теста, облитого сахарной глазурью. – Давай разевай варежку. Вон у людей-то – губа не дура… – Он скосился на ладную Галю, которая, поправляя косынку и покачивая бедрами, двигалась к ним через площадь, как танк, сметающий все на пути.

– Из кожи вон вылезла – буркнула Галя, замечая, что мужчины смотрят на Киру. – У нее, кстати, проявляющаяся помада… ну, химическая. Утром в койке просыпаешься, губы красные, прикольно. Она еще соски красит.

Подошел Помор, допивая на ходу бутылку минеральной, а Борис наклонился к его красному уху и тихо спросил:

– Я с ней кому-то дорогу перешел?

Помор поежился. Торчащее ухо из красного сделалось багровым – он скосился на Галю, пошевелил скулами и хмуро выговорил:

– Обычный «лапник». Мне вообще не до них, – он невесело перекосил рот. – Только развелся… отдохнуть бы от них… ото всего.

Из-за угла показался бравый Кэп с гитарой, которая болталась за его спиной, и Виктор Иванович закричал хрипло и бессмысленно:

– Кэп, где твоя Марыга? Марыга-барыга!

– Все туда, – приказал Кэп, махнув рукой на сквер. – Грузовик у склада.

Фырча, проехал по площади набитый автобус. Борис закинул Галину палатку на плечо, а Виктор Иванович, обнаружив, что Борис уже нагружен барахлом за двоих, рассердился.

– Механик, ты по автоделу или как? – спросил он склочно. – «Волгу» починишь?

– Или как, – бросил Борис и, спускаясь по ступеням, получил в спину:

– Я сразу понял: туфта ты, а не механик. Шпион и есть… я тебе малину-то обломаю.

– Заткнись, а? – протянула Галя так убедительно, что Виктор Иванович заткнулся.

Вьючная группа во главе с Помором, который пружинил на кривых ногах, словно на рессорах, завернула за угол, где стоял дряхлый грузовик с побитыми бортами и протекторами, не различимыми под глиной. С брызговиков свисали гроздья грязи. У номера, грубо намалеванного белой краской, невозмутимый Брахман в тельняшке, которая не шла к его франтоватым повадкам, грыз соломинку, смотрясь как бело-синий ангел на фоне жутковатого колесного духа непроходимых дорог.

Помор швырнул рюкзак в кузов и присоединился к Кэпу, который о чем-то толковал с водителем. Клепа постучал по колесу. Подтянулись Тюша и Лима, причем Борис заметил, что рыжеволосая девушка покусывала губы, чтобы не заплакать, пока Тюша убеждала ее:

– Я бы пошла хоть убейся. На работе и так умрут от зависти, если узнают, что я была с Кэпом. А ты про какого-то мужа – фу… это существо звонило домой, – объяснила она Никуне, которая возникла рядом, хлопая глазами. – А муж за ней ударился вдогонку.