Лика вырвала у меня из рук банку, набрала полную ложку ягод и засунула в рот. Задумчиво пожевала. Открыла окно, высунулась и выплюнула ягоды.

– Это не морошка, – сказала она, – это какая-то водянистая горькая дрянь. К морошке это не имеет никакого отношения. Стыдно должно быть такое продавать. Было бы время, вернулись бы к этой продавщице и заставили бы вернуть деньги, но уже темнеет, черт с ней. Ладно, поехали дальше.

После этого эпизода Лика сдвинулась на морошке. До этого мы проезжали за день около трехсот километров, не торопясь, останавливаясь во всех красивых местах. После истории с морошкой мы чаще стояли, чем ехали.

– Этот лес очень похож на лес, в котором может быть морошка, – говорила Лика, мы останавливались на обочине и шли искать морошку в кустах, которые ни на первый, ни на второй взгляд ничем не отличались от предыдущих сотен кустов, которые мы проверили за сегодня, и морошки в них не было.

– Понимаешь, – говорила Лика, – морошка – это самая вкусная северная ягода. Это северная клубника, северный арбуз, северная черешня. Обидно, что мы уже неделю в Карелии и так и не поели нормальной морошки, зато съели какую-то водянистую дрянь, и ты теперь навсегда запомнишь морошку такой вот гадостью. Мы должны найти нормальную.

– Слушай, – отвечала я, – может, не сезон. Ну посмотри, она нигде не продается, кроме того ларька, в котором мы купили последнюю банку. Продают чернику, бруснику, грибы, морошку не продают, а раз ее не продают, видимо, она либо закончилась, либо еще не началась, и мы ее не найдем. Зато, если продолжим шариться по кустам, найдем медведя или кабана. Я не хочу, чтобы нас из-за морошки задрал медведь, скажу честно – морошка не то, ради чего я готова умереть.

– Вот! – отвечала Лика. – Ты так говоришь, потому что ее не пробовала. Если бы ты ее попробовала, ты бы поняла: морошка, возможно, единственная ягода, ради которой можно и умереть.

Поиски морошки начались 20 июля. Спустя четыре дня мы выехали с пустой гостиничной стоянки на трассу, позавтракали в придорожном кафе «Калевала» (я съела яичницу и бутерброд, а Лика – йогурт и стакан черники), погуляли по Петрозаводску и ехали на север, когда Лика сказала:

– В этом лесу точно должна быть морошка.

Я искать морошку не хотела, но очень хотела остановиться, я была за рулем весь чертов день и порядком устала. Идея размяться и поесть черники (в лесах ее была просто тьма) была неплохой.

– Давай. Я поеду помедленнее, посмотрим, где можно свернуть в лес.

Через пару километров мы увидели грунтовку, я съехала на нее. Грунтовка была однополосной и без обочины, я ехала минут пятнадцать, ожидая какого-нибудь кармана, затем дорога закончилась совсем, уперевшись в лес. Там мы остановились.

Лика пересела на заднее сиденье и начала переобуваться в резиновые сапоги; я вышла в кроссовках, взяв из машины только чашки (морошку мы вряд ли найдем, зато соберем чернику), и осмотрелась. Лес уходил от грунтовки во все стороны. Воздух пах хвоей, шумели деревья, перекрикивались птицы. Мы отъехали от трассы так далеко, что ее совсем не было слышно. Казалось, на много километров мы совершенно одни. Я сделала глубокий вдох и походила по дороге, размахивая руками. Лика закончила переобуваться и вышла из машины.

Мы зашли в лес неглубоко – метров на двадцать, так, чтобы продолжать видеть машину. Под ногами был карельский мох, мягкий и влажный, стопы проваливались в него практически целиком. «Может, тоже переобуться в сапоги…» – подумала я, но не стала возвращаться к машине. Морошки, конечно же, не было, но чернику и бруснику можно было собирать ведрами.