А Дикая Вода означала бурное течение воды или ее окрестности, например бушующее море или бурную реку. Поскольку Лощина Гримм находилась на расстоянии месяца пути от моря, мама боялась, что Дикая Вода означала происшествие в одной из бурлящих рек в Лесу Гримм.

Утром пятого дня она отказалась больше ждать возвращения отца. Она пошла вслед за ним, направляясь к ручью, который отделяет нашу овцеводческую ферму от леса.

– Не уходи! – кричала я, хватая ее за рукав. Я не могла потерять обоих родителей. Возможно, отцу и не совсем повезло с картами, но судьба матери была более прямолинейной и безрадостной. Клыкастое Существо означало неминуемую смерть, а Полночный Лес – запретный выбор. В глубине души я знала, что она делает свой выбор. Выбор, который в конце концов убьет ее. – Ты нужна бабушке! Ты нужна мне!

Она отдернула руку, отчего я зарыдала еще сильнее, но потом мама наклонилась и взяла меня за подбородок.

– Никогда не сомневайся в своих силах, Клара. Ты была создана для того, чтобы выдерживать испытания и пострашнее этого.

– Но ты обещала, что будешь долго жить. – Я даю волю слезам. – Ты сказала, что похожа на дуб Гримм. Ты дала мне желудь, чтобы я никогда не забывала об этом.

– Ох, дорогая. – Она грустно улыбнулась. – Я ничего не обещала. Желудь символизируют твою жизнь, а не мою.

Прежде чем я успела возразить, она быстро поцеловала меня в лоб, ее глаза наполнились слезами, и она пересекла ручей. Я могла бы последовать за ней, тогда лес еще не изгонял людей, но ноги подкосились, как тростинки. Я упала, сердце застучало в горле, грудь переполнилась болью.

Бабушка нашла меня в таком состоянии. Она последовала за мной, когда я убежала за мамой, и опустилась на колени рядом со мной в траву. Она ничего не сказала. Лишь положила тяжелую руку мне на спину.

К тому времени я уже верила в судьбу. Я прожила четырнадцать лет, наблюдая за приходами и уходами жителей деревни, чьи предсказания сбывались. Но в ту минуту, когда ушла моя мать, я перестала верить в судьбу. То, что я чувствовала, было сильнее. Я была уверена в ней. И мама тоже все понимала, хотя всегда притворялась, что это не так. Если бы она не верила, то не боялась бы так сильно за отца. Она бы пообещала мне, что вернется. Она бы сказала, что желудь олицетворяет наши жизни.

– Мы никогда не переставали стремиться к миру, – говорит господин Освальд, и я отрываю взгляд от Дерева Потерянных и маминой розово-красной полоски шерсти, хотя не могу так легко избавиться от последнего воспоминания о ней. – И поэтому мы каждый месяц возвращаемся на это место и приносим свои подношения. Мы еще раз пытаемся выяснить, уступит ли нам лес. – Он еще сильнее повышает голос. – Кто же наконец станет победителем? Посмотрим, кому выпадет шанс.

Три года назад жители деревни взревели бы от восторга. Два года назад они, по крайней мере, издали бы несколько возгласов. В этом году их огонь почти не горит. Все, что они могут сделать, – это слегка кивнуть и слабо хлопнуть в ладоши. Я ненормальная. Внутри я превратила свою сердечную боль в надежду. Я пылаю так сильно, что готова взорваться.

Все мои желания зависят от того, чтобы меня выбрали в лотерее, только так я смогу попасть в лес. Пока я этого не добьюсь, я не смогу найти Книгу Судеб и сделать единственное, что может изменить ужасную судьбу матери, загадать свое единственное желание: спасти ее.

Господин Освальд тянется костлявой рукой к янтарному кубку. Мое сердце учащенно бьется. Аксель перехватывает мой взгляд и подмигивает.

Председатель трижды перемешивает листочки. Запускает пальцы в кубок. Достает сложенный листок.