Лермонтов замолк. Безобразов, глядя на него с восхищением, спросил растроганно:

– Да неужто вы это сами сотворили?

Михаил развеселился.

– Точно так, собственной рукой.

– Чудо, чудо! А позвольте вас обнять, Михаил Юрьевич? Не сочтите за амикошонство, истинно как воин воина.

Сочинитель смутился, уши его пылали.

– Окажите честь, Сергей Дмитриевич. – Он встал.

Командир обнял корнета, а затем, отстранившись, по-отечески потрепал по плечу. Сказал с чувством:

– Коли вы служить станете так, как стихи пишете, мы поладим.

– Приложу все усилия.

– Ну, садитесь, садитесь. Выпьете со мной чаю? Впрочем, вы же с дороги – видимо, устали. Вас разместят в доме офицеров. С вами много слуг? Сколько лошадей?

– Двое тех и других.

– Хорошо. Отдохните, приведите себя в порядок, чтобы вечером присутствовать на спектакле.

– На спектакле! – изумился Михаил. – Здесь у вас есть театр?

– Так, своими силами ставим пиески. Развлекать драгун надо чем-то. Завели библиотеку, лекции читаем, вот и театр освоили.

– Славно. Что за пиеска?

– Уильяма Шекспайра «Двенадцатая ночь». Сами перевели с английского.

– Превосходно. – Лермонтов подумал. – Но ведь там, насколько я помню, две заглавные женские роли.

Он улыбнулся.

– Женщин изображают тоже драгуны?

Безобразов ответно развеселился.

– Нет, помилуйте. Приглашаем дам. Здесь поблизости проживают князья Чавчавадзе. Люди милые, душевные и без фанаберии. С удовольствием принимают участие в наших постановках.

– Да, я слышал про вдову Грибоедова.

– Точно так. Нина Александровна – изумительной души человек. Вышла замуж за Грибоедова, чтобы не соврать, лет в шестнадцать. Вскоре в Персии он погиб… Но она до сих пор хранит ему верность.

– Это не мешает ей играть комедийные роли?

– Отнюдь. Что поделаешь: жизнь берет свое, она – молодая дама, двадцать пять всего. Впрочем, роль Оливии – не такая уж комедийная, право слово, тут не надобно ни комиковать, ни паясничать. Зато ее младшая сестрица, Кэт – мы зовем княжну за глаза на а́нглийский манер, но в глаза, конечно, Екатерина Александровна, – уж действительно бесенок в юбке. Роль Виолы будто для нее писана.

– Говорят, что она просватана за князя Дадиани?

– Совершенно верно. Правда, по моим сведениям, официального предложения еще не было. Князь бывает у Чавчавадзе на правах друга, так что в дальнейшем все возможно.

Михаил подумал: «Не просватана – это хорошо».

Екатерины он пока не видел, но она ему уже нравилась.

Обустроившись, освежившись в тазике (дядька Андрей Иванович поливал из кувшина), при этом охая от холодной колодезной воды, он поменял белье и сел к столу писать письма – бабушке, друзьям и Прасковье Николаевне Ахвердовой, матушке Егора. Поначалу хотел, чтоб на почту пошел слуга, но потом решил прогуляться сам.

Было начало шестого, и жара постепенно спадала. На деревьях листва еще не вяла и не желтела, несмотря на осень. В придорожной пыли копошились голуби. Пахло жаренным на мангале мясом, свежей выпечкой, на брусчатке у почты живописно дымились конские яблоки, над которыми сверкали изумрудными попками мухи.

На почте было полутемно и прохладно. Впрочем, пара мух летала и здесь. Лермонтов позвал:

– Есть кто живой?

На втором этаже закашляли, и скрипучий голос ответил:

– Сей момент сойду.

Заскрипели доски ступенек и появился старик в почтовом мундирчике, с белым пухом на лысой голове и в очках на красном шишковатом носу. Видимо, он пил чай с вареньем, потому что в уголках губ розовели пятнышки.

– Письма можно у вас отправить?

– Отчего же нельзя – можно. Только почта теперь уйдет не раньше вторника. Нынче был конвой, привезли корреспонденцию из Тифлиса, а теперь уже во вторник только.