Голова у всадника вначале гудела, но прохладный ветерок в лицо и приятная морось постепенно прояснили сознание. Ох, чего они с Егором и Николаевым вытворяли вчера! Лучше не вспоминать. И мамзель Вийо, что была одна на троих, пусть забудется тоже поскорее. Не хватало еще влюбиться в эту экстравагантную дамочку. А вернее, в ее восхитительно круглый задок. Потому как во что еще? Больше не во что. Ведь не в ум же!

Первый амурный опыт у Михаила приключился давно, лет в четырнадцать, в бабушкином имении Тарханы. Бабушка, Елизавета Арсеньева, человек властный и практичный, рассудила, как и многие бабушки и маменьки того времени: дабы оградить отпрыска от не слишком полезных юношеских наклонностей, надо ему позволить проводить время со специально выбранной, чистой, здоровой дворовой девкой. Ею оказалась Сашенька Медведева – дочка камердинера Максима Медведева, на два года старше Миши. Их встречи продолжались около полугода – до того, как она призналась, что беременна. Сашеньку срочно выдали замуж за скотника в дальнем селе, а взамен подобрали Вареньку Васильеву, тоже из дворовых. Вскоре и ее постигла та же участь, потом были Акулина, Марфа, Аграфена… Сколько всего детей от семени Лермонтова бегало по деревням Пензенской губернии? Человек пять, пожалуй. Может, кто и помер, но ведь кто-то непременно остался. Вот добьется он прощения от его императорского величества, возвратится в Тарханы и проведает всех своих бастардиков[2]. И вручит вольные. Пусть живут на свободе.

С тех далеких лет – и в Москве, на учебе в пансионе при университете, и в самом университете, и затем в Петербурге, в Школе юнкеров и гвардейских прапорщиков, – личная его жизнь разделялась на две части: платоническая, романтическая влюбленность в барышень из дворянского общества и сугубо плотские утехи с дамами полусвета, жрицами любви. Первым он писал мадригалы в альбом, о вторых слагал шутейные и забористые поэмки в духе Баркова. Альбомные стихи принесли ему славу чувствительного поэта, русского Байрона, от других покатывались со смеху все друзья-гусары. Обе части мирно уживались друг с другом. Он считал, что это в порядке вещей.

Был ли Михаил серьезно влюблен в кого-нибудь? Безусловно. Если отбросить самые детские впечатления, оставались три барышни: НФИ – Натали Иванова[3], дочь довольно известного драматурга Федора Иванова, Катенька Сушкова[4] и Варвара Лопухина[5]. Натали больно ранила сердце, но быстро забылась. Катенька вначале над ним посмеивалась, а потом сама влюбилась, как кошка, и была готова выйти замуж, но Михаил испугался и намеренно разрушил их отношения. Вареньку любил больше остальных, но она не дождалась его предложения и пошла по расчету за богатого дипломата, старше ее на семнадцать лет. Лермонтов бесился, чуть ли не пытался покончить с собой, написал массу безысходных стихов, а затем смирился и остыл.

В это время и случилась та история с Пушкиным: смерть поэта на дуэли с Дантесом. Появился блистательный экспромт Лермонтова «Смерть поэта». Гневные стихи расходились в списках, их множил от руки Святослав Раевский – друг и бабушкин крестник, легкомысленно раздавал направо и налево, и последствия не замедлили сказаться: опус попал к жандармам, к Бенкендорфу, тот донес императору… Николай I велел учинить следствие, Лермонтова и Раевского задержали, даже провели медицинское освидетельствование на вменяемость. Затем вышло высочайшее повеление: Святослава сослать в Олонецкую губернию (Петрозаводск), Михаила же направить в действующую армию на Кавказ.

Бабушка, само собой, хлопотала о смягчении участи внука: правая рука Бенкендорфа – Леонтий Дубельт – приходился дальним родственником. Еще считался другом семьи Михаил Сперанский – он преподавал юридические науки наследнику престола, цесаревичу Александру, – словом, употребляла все возможные связи, чтобы достучаться до сердца императора. Но пока результат оставался нулевым.