— И вам, Валерия, доброго утра, — благожелательно проговорил Штри́гес.

Всё-таки повезло, что он взял меня под опеку. Даже бутылку минералки вчера подарил. Новую, запечатанную, стеклянную. Показал, где можно набирать питьевую воду и объяснил, как дойти до столовой. Вокруг просыпались и суетились страждущие чиновничьего внимания разумные. Очереди с утра были особенно длинными — и в туалет, и в столовую, и в окошки.

Слегка сдув матрас, я воткнула его в выдвижную ручку чемодана, потом сделала утренние дела: ополоснулась в душе, постирала бельё и высушила его под мощным потоком горячего воздуха из подобия фена для рук, а затем отправилась добывать пропитание.

Столовую нашла почти сразу, по хвосту торчащей из неё очереди. Мысленно сочиняя частушки про убийство жаб, прикрыла глаза и встала за последним посетителем.

Спустя какое-то время рядом раздался голос Дийнара:

— Светлого дня, любезнейшая.

Он невзначай присоединился ко мне, ловко обогнув конец очереди.

— Эй, так нельзя! — возмутилась полноватая симпатичная женщина с двумя сумками.

— Мы вместе! Благодарю за бдительность, — заверил её блондин, одарил обворожительной улыбкой, и недовольство женщины угасло.

— И вам доброго утра, — подавила я желание зевнуть. — А во сколько открываются окна?

— Через час, в 8.16.

— И почему у них все числа какие-то неровные, а в цикле 29 дней? Нельзя как-то округлить?

— Это специальный принцип всеобщего неудобства, называемым также принципом всеобщего равенства, — хмыкнул Дийнар. — У различных видов и рас разные часы биологической активности, системы исчисления и связанные с числами суеверия. В Канцелярии приняты такие, которые не допускают фаворитизма ни одной из рас, и, как результат, одинаково неудобны всем.

— Стены тоже поэтому серые?

— Именно! Серый одинаково раздражает всех, зато гораздо меньше, чем другие цвета. Представьте, если бы вокруг был жёлтый.

Меня аж передёрнуло.

— Или ярко-розовый, — хмыкнула я.

— Вы уловили мысль.

— Кстати, почему сектор Ж называют Синим?

— О, я слышал эту историю. Говорят, в какой-то момент серый, в который покрасили это крыло, чуть-чуть отливал синевой. Выходцы из Хармаята — это такой не очень развитый магический мир — очень возмутились и устроили потасовку, потому что в их воззрении синий цвет унижает мужественность и даже намекает на противоестественные связи. Говорю же, недоразвитый мир со средневековыми предрассудками. Цвет — это всего лишь цвет. Так как недовольных оказалось достаточно много, и каждый счёл нужным высказаться, зал перекрасили, но все его с тех пор называют Синим, — охотно пояснил Дийнар, а затем наклонился к моему уху и прошептал: — Если вдруг увидите хармаятца, то ни за что не говорите ему, что я ношу синие трусы.

Впервые за время пребывания в Канцелярии я рассмеялась, искренне и свободно.

— Я сохраню ваш жизненно важный секрет.

— Я на это рассчитываю. Мы слишком через многое прошли вместе, чтобы предавать друг друга, не так ли? — насмешливо спросил он.

— Так, — легко согласилась я.

Очередь за едой двигалась непривычно быстро. Возможно, влияло то, что на кухне работали сотрудники самых разных рас, но ни одной жабы я не заметила. Уловив мой взгляд, Дийнар пояснил:

— Кварра́ницы не выносят горячий пар и едят исключительно холодную пищу, поэтому тут их и нет.

— Вы имеете в виду жабодам?

— Отличное название, — рассмеялся граф. — Именно их.

— Что ж, хорошо там, где их нет.

Оказалось, что денег мне в наследство от Анжелики досталось не просто с избытком, а очень даже много. Хоть о чём-то можно не беспокоиться. Когда подошла наша очередь, я закупилась про запас: взяла несколько бутылок воды и мутного зелёного сока, который порекомендовал Дийнар, пару картонных коробочек с печеньем и сухофруктами, нарезанный кусками пирог на вечер, банку какой-то слизи, два похожих на патиссоны плода и четыре мясных рулета наподобие шаурмы. Воспоминания о последней кольнули ностальгией.