– Вперед, – подгонял он меня, – наконец-то ты купишь нужный размер, выбирай что хочешь.

(Я всегда жаловалась, что мама привозит мне вещи не моего размера.)

Очень экономно, с большой тщательностью я выбрала себе теплые вещи для школы, куда мы должны были пойти в январе, после Рождества. Мне было нужно и пальто, и настоящие туфли, и плащ, и шапка, и зонтик. И я чувствовала себя неловко оттого, что этот добросердечный и щедрый человек должен покупать мне так много вещей. В награду за экономность и боязнь купить слишком много Пол нетерпеливо сказал:

– Ради бога, Кэти, не думай, что мы будем приходить в этот магазин каждую неделю. Я бы хотел, чтобы сегодня ты купила все, что необходимо, чтобы продержаться до конца зимы. Крис, пока мы здесь заканчиваем, ты поднимайся в мужской отдел и начинай выбирать для себя все, что надо. А мы с Кэти тем временем и Кэрри оденем.

Я заметила, что все девушки в универмаге оглядывались на моего брата, пока он шел до мужского отдела.

Наконец-то мы становимся нормальными детьми! Но как только я попробовала расслабиться, ощутив себя в безопасности, холе и неге, страшный рев Кэрри вдребезги разбил мой хрустальный замок. Ее вопли переполошили покупателей, испугали продавцов; одна дама, толкавшая перед собой коляску с младенцем, со страху налетела на манекен, который с грохотом упал, а младенец в коляске присоединил свой крик к Кэрриному.

Крис бегом прибежал посмотреть, кто убивает его сестренку. А она стояла, широко расставив ноги и откинув голову назад, и по ее щекам текли слезы обманутых ожиданий.

– Боже милостивый, что здесь случилось? – спросил Крис у совершенно обескураженного доктора.

Мужчины, что они могут понять! Очевидно, Кэрри была глубоко оскорблена предложенными ее вниманию прелестными платьицами пастельных тонов. Малышовая одежда, вот почему. Но все остальное было велико, а ничего красного или фиолетового не было вообще – абсолютно не ее стиль!

– Посмотрите в отделе для детей двух-четырех лет, – предложила бессердечная крашеная блондинка с прической в виде стога сена, обольстительно улыбнувшись нашему доктору, отчего тот смутился.

Но Кэрри было восемь! Даже упоминание о «детях двух-четырех лет» явилось страшным оскорблением. Сморщившись и покраснев, она вопила:

– Я не буду носить малышовую одежду в школу! – Она уткнулась лицом в мое бедро, обхватила мои ноги. – Кэти, не заставляй меня носить голубые и розовые платьица для младенцев! Все будут смеяться! Будут, я знаю! Я хочу красное – не хочу малышовое!

Доктор Пол попытался ее утешить:

– Милая, я обожаю, когда голубоглазые блондинки одеваются в пастельные цвета. Почему ты не хочешь подождать немного, когда вырастешь и сможешь носить яркое?

Этой подслащенной пилюли упрямица Кэрри уже совсем не могла вынести. Она метнула на него свирепый взгляд, сжала кулачки, приготовилась топать ногами и уже набрала в грудь воздуха, чтобы проявить свои вокальные данные во всем блеске, как вдруг полная женщина средних лет, у которой, вероятно, была внучка, похожая на Кэрри, спокойно предложила сшить ей платья у портного. Кэрри заколебалась, переводя взгляд с меня на доктора, с доктора на Криса, потом на продавщицу.

– Прекрасное решение, – с явным облегчением радостно сказал доктор. – Я куплю швейную машинку, и Кэти сошьет тебе и фиолетовое, и красное, и ярко-синее, и ты будешь обшита.

– Не хочу быть обшита, хочу ярких цветов, – надулась Кэрри.

Меня не спрашивали, и я молчала, но я вообще-то танцовщица, а не портниха. Кэрри и сама понимала это.

– Кэти не умеет шить платья. Кэти ничего не умеет, кроме как танцевать.