«А девочка, из-за которой вы пострадали, в больницу к вам приходила?» — спросил я Слуцкого.

«Конечно. Старшая сестра этой девочки – моя одноклассница, мы 10 лет проучились вместе, и она была старостой класса. И, естественно, они обе меня навещали. Более того, у ее родителей, в отличие от моей мамы, была машина, и они регулярно подвозили маму в больницу. Потом, пока я жил в Волгограде, мы общались, и я был на ее свадьбе. Но с тех пор как уехал, о ее судьбе не знаю».

Беспрерывные посещения продолжались и после выписки. То, что Людмила Николаевна, человек хлебосольный, при этом на всех готовила, стало предметом шуток в семье: мол, в институте разузнали, что мама Слуцкого всех кормит, и повалил народ из общежития! Подозреваю, что это была шутка, в которой имелась только доля шутки.

Но в любом случае то, что друзья и даже просто знакомые не бросили Слуцкого в беде, позволило ему во всей этой ситуации не сойти с ума. И не плюнуть на лечение. Мама, правда, утверждает, что год – это было не «чистое время» в больнице, а все вместе до восстановления, включая реабилитацию дома. Впрочем, не суть – это всё детали.

Если же возвращаться к «тренерскому» терпению, которое появилось у Слуцкого после госпиталя, то с версией имени Фёдорова – Казакова, озвученной мною в нашей беседе при подготовке книги, тренер согласился. И даже добавил драматизма:

«Спустя несколько лет я вспоминал тот период и фантазировал. И в тот момент мне позвонил президент «Олимпии» Николай Николаевич Чувальский. Он часто звонил мне по вечерам. И тогда был на громкой связи, чего я не знал. В его кабинете сидел не только он, но и все его замы.

Чувальский спрашивает: «Что делаешь?» И я автоматически сказал то, что действительно делал: «Думаю». И слышу – такой ржач общий стоит! Они говорят: «Вот бездельник, делать ему не хрена! Думает он, видите ли!» Так вот, думал я о том, что если перенестись назад и попытаться повторить тот год в больнице, то лучше было умереть, чем еще раз через все это пройти.

Когда уже прошел – кажется, что не так страшно. Но когда представляешь, что все заново – нет, нет, нет! Сейчас понимаю, что это было очень важно для моего человеческого становления. Но тогда это было безумно тяжело».

Психофизиолог Виктор Неверов, работающий со Слуцким с 2006 года, в нашей беседе выдал свою версию относительно того, как подействовало на молодого парня происшествие, случившееся с ним в 18 лет:

«Есть такие понятия – «синдром льва» и «синдром кролика». Один человек внешне крутой, но когда его по-настоящему прижимают, вся боевитость куда-то уходит. У Слуцкого же чем все хуже, тем больше активизируются волевые качества. Когда все разваливается, он не опускает руки, а начинает работать вдвойне.

Вспоминаю историю, когда он свалился с дерева и из-за тяжелых травм не стал игроком. Да даже к лучшему, что свалился! Так был бы одним из посредственных вратарей. А тут стал доказывать в первую очередь самому себе, что что-то может. Это и был признак того, о чем мы говорили выше. Другой, пролежав год в больнице и закончив то, чем занимался до этого всю жизнь, опустил бы руки. А у него, наоборот, пошел подъем».

Выйдя из больницы, Слуцкий еще надеялся вернуться в футбол. Более того, с грехом пополам играл и в первенстве коллективов физкультуры, и в чемпионате области. Но потом все ребята, которые учились в Центре олимпийской подготовки вместе с Лёней, перешли в дубль «Ротора». И лишь одного Слуцкого туда не взяли. Тогда он и понял, что мечта стать серьезным футболистом так и останется мечтой.

Еще бы. Невероятно то, что он в этот самый футбол после больницы вообще играл – на любом уровне. Почему? А вы послушайте Леонида Викторовича.