В своих эскизах для церкви, специально предназначенной для проповеди, Леонардо старается преодолеть трудные задачи акустики. Как военный архитектор он искусно располагает башни и бастионы, стараясь облегчить наблюдение за врагами, вынужденными остаться без прикрытия. Он мечтает о городах, построенных не случайно, а по обдуманному плану, в котором проявляется совершенно необычная для того времени заботливость о соблюдении гигиенических правил: в одном плане – остроумная система каналов, уровень которых поддерживается громадными шлюзами, давая возможность подплывать на лодках к погребам; в другом – двойная система путей: одни, соответствуя нижнему этажу, служат для снабжения съестными припасами, для экипажей, вьючного скота и простонародья; другие, соответствующие следующему этажу, назначаются для людей высшего круга. На площадках лестниц, соединяющих оба пути, устроены общественные отхожие места; город построен у моря или около большой реки, чтобы нечистоты, увлекаемые водой, уносились далеко. Это целая система сточных труб. Следующие неясные строки – быть может, проект письма, адресованного к Людовику Мору, – не относятся ли к этой мечте о построенном в духе новейшего времени городе, спустившемся с высот, на которых в Средние века громоздились узкие и грязные переулки, расположенном на берегу большой реки, со всех сторон проникающей в него, чтобы очищать его… «Десять городов, пять тысяч домов с тридцатью тысячами жителей, и вы рассеете эту массу людей, которые, подобно овцам, жмутся друг к другу, наполняя все смрадом и распространяя зародыши чумы и смерти».

Но это еще не все работы этого неутомимого человека. Как инженер, он принимался за целую систему каналов, назначенных для урегулирования рек, протекающих по Ломбардии. Он открыл для торговли новые пути, ассенизировал страну и с помощью воды разносил во все стороны плодородие. Мы чувствуем к нему признательность, когда проезжаем через богатые ломбардские равнины, пересеченные орошающими их ручейками, распространяющие свою роскошную зелень до Альп, голубые громады которых со своими серебристыми вершинами вырисовываются на горизонте. Он понимал значение воды, он знал добро и зло, которое она может приносить; он изучал ее свойства, ее течение, законы ее движения, чтобы заставить ее повиноваться и подчинить своим разумным целям. Он распоряжается ею по своему желанию; он следит за нею, когда она исчезает, чтобы и тогда еще заставить ее приносить пользу людям. «Вода в Адде сильно уменьшилась, так как Мартесанский канал распределял ее по многим местностям для орошения полей. Но вот средство против этого: надо устроить много фонтанов; они будут собирать воду, которую впитывает в себя земля; эта вода не служит больше никому, ни у кого не отнимается, а между тем благодаря этим резервуарам вода, раньше терявшаяся, снова начнет служить человеку». Гений благодетельствует без усилий, его щедрость – только способ, которым он пользуется как своим богатством, которое он чувствует лишь тогда, когда распространяет его.

Всем бросаются в глаза его громадные работы, о которых мы только что упоминали; говоря по правде, они только последствия богатой и разносторонней его натуры. Но, может быть, гораздо более поразительна его внутренняя деятельность, постоянная и невидимая работа его духа, страстно увлеченного истиной и в то же время красотой. Его внимание вечно настороже; все дает ему повод к исследованиям и открытиям. Современники, видевшие, что он проводит время в празднествах, что он с непринужденностью светского человека участвует в блестящей жизни принцев, едва ли могли подозревать беспрерывную деятельность, о которой мы узнаем из его рукописей. Практика приводила его к теории, деятельность – к науке; маленькая записная книжка, которую он всегда носил с собою, наполнялась остроумными и глубокими мыслями, самопроизвольно зарождавшимися в его уме. История его жизни должна быть дополнена историей его мысли. В письме к Людовику Мору, которое служит предисловием к