Девушка не имела привычки подслушивать чужие разговоры, но здесь не удержалась — навострила слух, подтолкнула Флокса сделать еще пару шагов вперед, чуть ближе к телеге с пуховыми платками.

— Та нечисть по́жрала, наверно, — не отвлекаясь от своей вязки, ворчливо изрекла третья. — Мне еще моя бабка сказывала, что в том краю волкодлаки водются.

— Да про волкодлаков ужо сколько веков никто и слыхивать не слыхивал! — возмутилась первая, досадуя, что соседка, портит всю загадочность ее сказа. — Бесследно тама народ пропадает, говорю вам!

— Да шо, отколь столько лет взялося! Не дальче, чем с дюжину годков назад в Милонежском княжестве волкодлак пол деревни пожрал, — напомнила третья, умело перекидывая петельки со спицы на спицу.

— Иль упилися на празднестве каком, да сами друг на друга прыгать стали, — проворчала первая. — А как опомнилися — тута и волкодлака приплели.

Телега вновь тронулась и Леона опять подтолкнула коня идти следом. Старушки теперь уже судачили о разгулявшемся по зиме Блуде — лесной нечисти, сбивающей путников с дороги, да о том, сколько доброго люду замерзло в лесах по его милости. Леона перевела взгляд вперед, более не прислушиваясь к их разговору — народа в очереди перед ней становилось все меньше.

В воротах, сквозь которые медленно проехала очередная крытая купеческая повозка, стояло шестеро взмокших в своей пузатой броне стражников. Леона озадаченно оглядела их. Что взбрело в голову старосте? Раньше она не замечала, чтобы стража носила такую броню. Обычно на празднества, когда собиралось много народа, они надевали лишь кольчуги. Не больше... Девушка сочувственно пожала губами. Зачем в обычном, пусть и крупном, селе ставить аж шесть стражей, закованных с ног до головы в раскаляющееся на солнце тяжелое железо? Мучаются небось, вон взмокли все.

У забора, за спинами блюстителей порядка, находился небольшой деревянный стол, за которым, сгорбившись, сидел уже немолодой сухощавый писарь и заносил в толстую книгу учета сведения о приезжих купцах.

— Цель прибытия? — вяло спросил Леону ближайший стражник, когда подошла ее очередь.

— Ярмарка. Хочу посмотреть на циркачей и глотателей огня.

— Глотатели в энтом году не приедут, ихний главный погорел давеча, — усмехнулся упревший от жары мужчина. Ему это явно казалось смешным каламбуром.

Леоне сделалось противно. Она с недоуменным отвращением посмотрела на стражника, потеряв к нему всякое сочувствие. Как можно насмехаться над чужим горем?

— Торговлю вести бушь?

— Нет.

Стражник молча махнул рукой, мол, проезжай тогда, не задерживай очередь.

Обычно-то в Яровищах не стояло пропускного поста, его организовывали лишь по случаю больших празднеств и ярмарок, когда село активно заполонял чужой люд. В обычное время стражи были заняты тем, что закрывали с вечерним колоколом ворота да отворяли их по утру. Так что стояли они отчасти лишь для вида и никому обычно не препятствовали в проезде.

Купцы же иль мастера, желающие что-то продать на местном базаре, сразу проезжали на рыночную площадь, где писарь вносил их имена в книгу учета и взымал торговую пошлину. Однако на время ярмарочных гуляний, дабы упростить это дело и не создавать лишней толпы на и так переполненной площади, писарь сидел у ворот, а стражники прямо там взымали с купеческих повозок плату за въезд и торговлю, попутно осматривая заезжающих людей на предмет неблагонадежной наружности. «Чтоб, значитца, непотребства разные в селе никто не чинил», — говорил староста, отдавая распоряжение об осмотре каждого въезжающего.

Первым делом, въехав в поселение, Леона направилась на постоялый двор «Радушный вепрь». На широкой вывеске которого был намалеван стоящий на задних копытах огромный розовый «кабан» в переднике, держащий поднос с зажаренной куропаткой, а по бокам от свина красовались кривенькая постель с кучей взбитых подушек и огромная пивная бочка с краником. На вепря он походил весьма отдаленно, скорее на жирного хряка. Хозяин заведения и впрямь напоминал раскрасневшегося свина, так что с чувством юмора у него, видно, было все в порядке.