Навка нетерпеливо поглядывала то на нее, то на предрассветную зорьку. Черты лица ее плыли — то приобретали хищность, вытягивались, заострялись, то снова смягчались, становились обычными, человеческими.

Вернувшись к костру, Леона уселась на плащ и, взяв валявшееся рядом небольшое бревнышко, так и не попавшее в костер, стала расщеплять топориком его верхушку. Затем осторожно подцепила двумя палочками тлеющий уголек из костра и, положив в сердцевину расщепленки, раздула огонь внутри смастаченного светильника.

Девушка медлила как могла, но дольше тянуть становилось опасным — навка и так уже была беспокойной, еще немного и не выдержит.

— Веди, — выпрямившись, сказала Леона.

Навка, все это время пребывавшая в лихорадочном нетерпении, порывисто вскочила. Шли не долго. Едва они вышли на место, где еще недавно Леона поила коня, навка метнулась на несколько саженей правее и, ступая по воде словно по тверди, остановилась почти на середине реки.

— Здесь. Это было здесь, — прошелестела она потусторонним голосом, и казалось, будто от слов ее рождается тихое эхо. Черты лица ее начали заостряться, больше уже не возвращаясь к человеческой мягкости, в глазах загорелись зеленые угольки, из тонких узловатых пальцев стали медленно вытягиваться и чернеть когти. — Иди ко мне. Помоги мне, — голос до щемящей жалости печальный, умоляющий, дрожащий, — помоги, пожалуйста.

Леона смотрела на несчастное порождение боли и злости и не двигалась с места.

— Иди же, — почти плача протянула навка, уже не справляясь со своим нечистым естеством, которая все больше вылезала наружу. Щеки ее впали, обнажая угловатые скулы. Кожа стала мертвенно бледной, тонкой, словно пергаментом обтягивающей торчащие кости. Губы почернели, а во впавших глазницах все сильнее разгоралось опасное зеленое пламя.

Но морок утопленницы не действовал на Леону, ведь не было в ее сердце ни страха, ни черной ненависти, и навке не за что было уцепиться. Да и щит девушки, хоть и ослаб, но еще держался, отводя навьи чары.

Леона подняла взгляд к небу — светает. Вот-вот забрезжит рассвет и озарит небо первыми лучами солнца. Свет колыбели Великих Богов опасен для нечисти, губителен для их темной сущности. И очень полезен, когда ты вдруг оказался с нечистью один на один… Но до того еще суметь бы дожить — у воды навки становятся мощнее, а рядом со своим костями и вовсе входят в полную силу. Ослабевший щит может и не выдержать разбушевавшейся нечисти. Леона незаметно извлекла из кармана припасенный бутылек и, уведя руку за спину, осторожно его откупорила.

Навка, осознав наконец, что ее чары не действуют, и жертва намеренно тянет время, стремительно ринулась вперед, разевая неестественно огромную черную пасть, полную игольчатых зубов. Как бы она не хотела освободиться, но нечистая суть брала свое, заставляя испытывать безудержный, туманящий сознание голод.

Леона быстрым широким движением разлила вокруг густое пахучее масло и мгновенно подожгла его горящим светочем[15]. Заплясало огненное кольцо, встав вокруг нее защитной чертой.

Навка зло заверещала. Наткнувшись на непреодолимую для нее преграду, она лихорадочно металась вокруг, ища слабое место, но не могла приблизиться и пробиться сквозь огненную межу.

Громкий визг больно ударил Леону по ушам, оглушая и вводя в смятение. Она было дернулась прикрыть их, но остановила себя — действовать нужно было стремительно, пока не успело прогореть обережное масло. Она быстро сунула руку в карман, достала сверток, и, развернув его, подожгла заготовленную ранее свечу, быстро шепча обережные слова. На ее удачу не было ни малейшего ветерка — видно Леший постарался — свеча разгорелась полным высоким пламенем, зачадили вдавленные в воск травы обжигая чувствительную к их дыму нечисть.