Следуя зарекомендовавшей себя варварской технологии получения беспрепятственного доступа к заветному лакомству, водитель вновь наполнил ведро кипятком из перегретого радиатора танкетки и приступил к заливке следующего улья. Ударом ноги он скинул крышку со второго домика и принялся равномерно заливать рамки, сжигая и уничтожая самых красивых, могучих, преданных, трудолюбивых и полезных насекомых. На их защиту бросился лишь один человек во всем мире – девятилетний Лёнька. С разбегу он врезался головой в правый бок финна, который от неожиданного удара потерял точку опоры и повалился, словно подрубленная осина, на грядку с морковью. Выпущенное из рук ведро перевернулось в полете и остатками кипятка обдало его лицо и руки, оголенные по локоть из-за закатанных рукавов пятнистого комбинезона. Сбитый с ног и толку водитель дико заверещал и схватился за ошпаренные щеки. Тут же Лёнька получил увесистый удар по затылку и по ногам. Он отлетел на грядку в другую сторону и теперь пытался приподняться. Тяжелая рука вражеского солдата сцапала мальчишку, он был оглушен и никак не мог встать на ноги.

Покусанный пчелами и заляпанный ворованным медом Микко Вааттанен, мрачно глядя на копошащегося меж грядок мальчишку, приблизился и с силой вдавил его своим огромным сапожищем в мягкую рыхлую огородную землю, которую сам же Лёнька несколько раз за сезон перекапывал, мельчил, поливал, пропалывал. Но родная земля их с мамкой хозяйства, несмотря на их постоянную трепетную заботу и усердие, почему-то сейчас не спасала от наглых, сильных и жестоких финских солдат. Обожженная, израненная, истоптанная захватчиками всех мастей и родов русская земля стонала, выла и плакала, как рыдала сейчас Лёнькина мать Акулина, бросившаяся на помощь сыну.

Она бежала через улицу, видя, как рослый солдат в камуфлированном комбинезоне придавливает ее сына сапогом к земле, не спеша достает из-за спины странного вида автомат, громко и противно клацает затвором, направляет сыну прямо в голову и, гадко улыбаясь и ощеривая желтые кривые зубы, кричит на странном «квакающем» диалекте. Ему отзываются таким же клокотаньем его дружки, гомонящие позади и выкрикивающие не то ругательства, не то команды.

За эти страшные мгновения, преодолевая полтора десятков шагов, отделявших ее от распластанного у ног врага несчастного беззащитного сына, Акулина боялась лишь одного – опоздать. Потому что опоздание в этот момент равнялось неминуемой неизбежной гибели! Она силилась закричать, но из превратившегося в пустынный шершавый растрескавшийся сухарь горла вырывалось лишь слабое сипение и шепот. Ей казалось – она глохнет от собственного душераздирающего вопля несчастной матери, на глазах которой убивают ее родного ребенка, но этот хрип не расслышал бы даже самый внимательный врач со своим специальным приборчиком в ушах. Она мчалась, молилась, молила и умоляла:

– Пощадите! Простите! Стойте! Прошу вас! Молю!

Акулина была еще в нескольких метрах от Лёньки и его палача, когда тот наконец прицелился и нажал на спусковой крючок своей автоматической Suomi-КР М-31[50]. «Сшшщщчёоолк!» – ответило оружие, предательски дав осечку. Пытаясь получить удовольствие от расправы, словно наслаждаясь местью за проигранную недавно Красной армии зимнюю войну, финн позабыл, что его штатное оружие не любит размеренность и плавность, а, наоборот, нуждается в резком передергивании затвора, который только в таком случае надежно досылает смертельный заряд, упакованный в металлический патрон по назначению прямиком в хромированный ствол.

Осечка! Неожиданная, непрогнозируемая, случайная осечка, которая по статистике происходит одна на тысячи выстрелов, дала матери еще один шанс спасти своего ребенка, беззащитно раскинувшегося на земле под сапогом эсэсовца. И та бросилась ниц перед фашистом, закрывая мальчика своим телом, обнимая солдата за ноги и причитая: