– Зачем? – интересуется второй.
– Плачевно, все это весьма плачевно, я бы сказал – легкомысленно! Безумие!! в переводе с латыни. – Второй незаметно отодвигается от нас обоих.
– А вот это правильно. – Фиксирую момент предательства. – Чувство самосохранения, – говорю предателю, – великая вещь!
Достаю носовой платок, тщательно вытираю руки.
– Прощай! – хлопаю легионера по плечу (в поведении наших медиков бездна обаяния и панибратства); ослабленное существо безвольно качнулось. – Ничего, что я по-простому, на «ты»? Больше, может, и не увидимся.
– Ничего, – выдавил из себя 42-й размер, до болезни 44-й.
Бедный Рим! Кого ты назначил охранять свои рубежи? Какие поставил себе рубежи, если невидимое, становясь видимым, обретает жалкие формы? Почему ты думаешь, что на этот раз пронесет? Даешь пищу высокомерию еретиков? Почему ты не думаешь?
Что, если София и вправду померещилась? Тепловой удар? Иллюзия моего собственного разума? – Шампанское, вино, водка, бля… – Да мало ли что?
Никаких следов ее пребывания! Ни-ка-ких!
Одноразовый стаканчик, со скомканной бумажной салфеткой внутри, вместе с измазанной кетчупом пластиковой тарелкой, сдуло порывом ветра. Хлебные крошки разбросаны по столу земли. Раздавленный стаканчик валяется на тротуаре (кто-то, ради хруста, наступил); пропала, закатилась измазанная кетчупом пластиковая тарелка.
Родные места, любимые с детства: как березки, ивы над рекой, поля поздней осенью, как небесная синь. Каждая трещина под ногами, каждая выбоина знакома, – три раза на моем веку здесь стелили новый асфальт. Я помню на этом месте автоматы с газированной водой! За три копейки – с сиропом (если хочется счастья), за копейку – чистая (если хочется пить).
На что смотреть? что видеть в том, что видишь? чем быть? Что может возникнуть на круглом, темно-зеленого цвета пластмассовом столике, чтобы его охранять? А что они охраняют!
С кем сопоставлять себя? С раздавленным пластиковым стаканчиком? – В школьной тетрадке мне красной пастой исправили бы «кем» на «чем»; поставили жирную двойку. – С чем сопоставлять себя: с Бекхэмом? Биллом Гейтсом? с раздавленным пластиковым стаканчиком?
Иногда на меня находит – какие-нибудь разбавленные водкой глаза, соляные разводы под мышками – белое на черном, агрессивная черная речь; какой-нибудь оскопленный софитами взгляд, направленный на меня со страниц глянцевого журнала (пробник духов прилагается), натренированная улыбка, заученная неживая речь – черным по белому, – и меня несет: Не убий!.. Не убий себя, БЛЯ! – чувствую себя монахом, читающим текст над усопшим.
Нездоровое чувство.
Ради исторической правды замечу: когда появилась первая лицензионная пепси-кола, в непривычных стеклянных бутылочках 0,33 (я самолично просовывал в горлышко гвоздь и ждал, когда тот растворится), – автоматы с газированной водой были обречены.
– Прощай! – хлопаю легионера по плечу. – Ничего, что я по-простому, на «ты»? Больше, может, и не увидимся.
– Ничего, – выдавил из себя 42-й размер, до болезни 44-й.
Что бы я сказал Софии, дождавшись ее?
Ничего.
Для кого-то Петр, кому-то Петя, маме, возможно, мой Птенчик, Петенька, сероглазый Птенец. В меру наглый – до 52-го размера, в меру ранимый – до 42-го; единственный и неповторимый. Со стандартными тараканами в голове, включая манию величия: хотел взять кальян, чтобы вусмерть бля… – обычный засранец. Предсмертным словом будет (вероятность 90 %): Бля!.. «Ваше последнее слово?» – «Бля!..»
Пора уходить.
– Дети есть?
– Двое.
– Мальчик – девочка. – Зачем я расспрашиваю?
– Сыновья. А что?
Ничего! Раньше бы мне стало стыдно, сам не знаю за что.