– Ну, здравствуйте, товарищи, – в палату входит хорошо знакомый мне человек.
– Здравствуйте, товарищ Вешенский, – автоматически здороваюсь я, несколько удивляя вошедшего.
– Вот как… – тянет он, а затем, согнав Гришку, садится рядом с кроватью.
Это папин друг из ОГПУ, потому что НКВД ещё нет, оно только в следующем году появится, и знак у него на груди почти мною забытый. Он серьёзен и напряжён, потому что принесённые ему новости – из разряда «сильно так себе», если в них верить. А верить его заставляет сама суть мира, насколько я понял данные мне неизвестно кем объяснения. Если постулировать, что я действительно из будущего, то товарища Вешенского остаётся только пожалеть.
Понимая, о чём он хочет спросить, коротко докладываю основные вехи того, что ещё только произойдёт. И то, что сейчас пока не афишируется, и то, что только готовится произойти. Память мне подкидывает даже те факты, которые можно проверить в ближайшее время. Дядя Вася, осознавая это, смурнеет. Он отлично понимает, о чём я говорю.
– С ними-то что? – спрашивает он папу, внимательно разглядывая меня и жмущуюся ко мне дочку.
– Ну, или они из Гражданской, или всё правда, – хмыкает отец. – Рефлексы у него специфические: на небо погладывает, тревожится. Так не играют.
– А тревожится чего? – интересуется дядя Вася вроде бы у папы, но на самом деле у меня.
– Светомаскировки нет, – объясняю я, – и ещё вон там зенитчики были, – показываю пальцем.
Меня бы на его месте такое не убедило, но гэпэушник удовлетворённо кивает. Он достаёт из кармана блокнот, листает его, затем берёт в руку протянутый папой карандаш. Дядя Вася что-то пишет, переворачивает страницу и задумывается. Смотрит на моего отца, немедленно ему кивнувшего, затем вздыхает.
– Побудешь пока Георгием, – сообщает мне. – А то двух Гриш Нефёдовых бюрократия не потянет. Девочку запишем как Нефёдову, а вот легенда…
– В Гражданскую неразбериха была, – задумчиво сообщает ему папа. – Может, украденный ребёнок… Он же на Гришку как две капли похож будет, когда откормим.
– То есть близнеца. Пишем шестнадцать лет и отставание в физическом развитии, – предлагает дядя Вася. – Тогда пойдёт с Гришкой в один класс, если экзамены сдаст… Парень, ты экзамены сдашь?
– Хоть выпускные, – вздыхаю я.
– Выпускные пока не надо, – качает он головой. – Пойдёшь с Гришкой, там ты всех знаешь… Ну, когда медицина даст добро.
Дальше начинается допрос меня папой на тему того, когда медицина может дать добро. На самом деле кости у меня не настолько ломкие, ну а что ходить тяжело, так только это. Да ещё Алёнку надо учить ходить, а то ноги ей вернули, но голова об этом пока не знает. В результате долгого спора останавливаемся на месяце. Значит, нам месяц в больнице?
– Вовсе необязательно, – хмыкает отец. – Обслуживаться вы можете и сами, кормиться тоже, так что и дома нормально.
– Так даже лучше, – замечает дядя Вася. – Меньше вопросов и разговоров. А я пока постараюсь выйти на Самого, ибо книга ваша – настоящая бомба.
Мне кажется, что даже эмоции прорываются – я маму увижу! Маму! Я думал поискать Алёнкиных родных, но она их просто не помнит, поэтому их здесь может и не быть, да и прикипела она ко мне намертво, так что пока запасаемся терпением.
– Вы сегодня и, наверное, завтра лежите здесь, – сообщает мне папа, – а потом мы вас заберём домой.
– Кормить нужно пять-шесть раз в день, – сообщаю я, повторив затем услышанное в том будущем, которого лучше бы не было. – На килограмм массы пациента белков грамм-полтора, жиров не более полутора граммов, углеводов десять граммов.
– Да, опыт у тебя… – вздыхает отец. – Ну, тебе виднее, поэтому поступим, как говоришь. А там посмотрим…