Таня. Я ему сразу же написала. Сказала, что он может делать с мной все, что захочет. Он не ответил. Тогда я написала, что могу быть ему женщиной на всякий случай. Он снова не ответил. Тогда я написала, что мне не на что жить и я иду к «Националю». Он прислал пятьсот долларов с оказией. Я их спустила в унитаз. И через два дня вышла замуж за слависта, который привез доллары. Пусть теперь этот Франсуа попробует куда-нибудь от меня скрыться!.. Правда, мне этот славист нравится больше… Но я так люблю Франсуа!.. Кажется, я очень быстро становлюсь француженкой. Даже волосы потемнели. И глаза. Позеленели. Такие вот пироги, дорогие сограждане. Черт бы вас всех побрал.

На гвозде боком висит репродуктор. Тяжелый стул в глубине. Полусвет.

Фигура в шинели (майор), стоящая неподвижно, спиной к залу.

Репродуктор четко щелкает – включается. Долгое шипение. Треск.

Репродуктор. Указ!

Шипение. Треск. Свист. Вся возможная гамма звуков, обозначающих нарушенную связь с миром. Музыкальный винегрет. Окрошка из стихов. Новости. Плач: кто-то плачет, скулит безнадежно, долго. Он, плачущий, знает, что его никто и никогда не услышит, поэтому слушать это страшно.

Майор не выдерживает этой муки, подходит к репродуктору и выдирает из него шнур.

Входит баянист, садится на стул, играет. Затем поет. Входят женщина с грудью, длинный и маленькая кудрявая женщина, становятся полукругом перед баянистом, слушают. Затем садятся на землю. Облокачиваются. Ложатся.

Баянист тихо, на цыпочках, уходит. Майор подходит к спящим, трогает каждого за плечо, и каждого уводит со сцены. Возвращается.

Майор. Русская армия погибла.

Уходит. Снова появляется баянист. Он играет поппури на темы солдатских и армейских песен – от «Солдатушек» до «Вещего Олега» и «Соловьев» Соловьева-Седова. Во время игры по одному появляются первоначальные персонажи и становятся полукругом. Затем садятся на землю. Облокачиваются. Ложатся.

Баянист тихо, на цыпочках, уходит. Майор за ноги утаскивает со сцены длинного. Потом возвращается и долго смотрит на женщин. Возникает где-то за сценой, далеко, на улице мотив. Кто-то высвистывает марш, как оказывается при вслушивании – немецкий. Потом что-то испанское звучит, итальянское.

Майор. Мы воевали в Европе. Сильные армии били друг друга хвостами, как киты. Небо удивленно смотрело на русских богатырей. Альпы покрыли славой Ганнибала лукавого старика. Но неуклюже разгуливая в крохотной спальне Нибелунгов, мы ждали в ответ только одного – братства. Мы, заброшенные в тундру и тайгу, в степи Джунгарии и горы Тянь-Шаня, в байкальские хрустали, в седой Урал, в даурские сопки, в лишайники Сихотэ-Алиня, в глазурь Бухары и Самарканда, мы, покорившие потомков Чингизхана, Тамерлана, Дария и Атиллы, мы, стальным обручем соединившие самую страшную и огромную сушу в мире, мы припадали к ногам Варшавы – и Варшава хлестала бичом, мы ставили германский каблук на темя – и Германия бросала на нас эскадрильи, мы забывали родную речь ради музыки Франции – и Наполеон жег Москву, мы боготворили Армстронга – и Бжезинский грозил стереть нас с карты мира. Мы устали любить, устали пугать, устали ждать. Русская армия погибла. Русская армия погибла! Русская армия погибла!!

Тишина.

Входит длинный в форме солдата 41 года, со скаткой и винтовкой Мосина. Женщины берут его под руки, гуляют. Баянист за сценой наигрывает «барыню».

Играет сбор военная труба. Длинный с трудом отрывает от себя женские руки. Уходит. Женщины повязывают черные платки. Вкатывается на тележке безногий баянист. Играет Баха.

Майор. Они добились своего: наши русые витязи с узкими и стальными запястьями, наши надменные княгини с глазами непокоренной сини ушли, растаяли в утрах Малоярославца и Перемышля. Пришли пучеглазые вожди и сломленные поколения. Вы этого добивались там, на Темзе? Вы ждали этих чудищ, чтобы трястись от страха? Вам нравится быть бессердечными? Тогда – гордитесь. Эстонец и мадьяр вам рукоплещут, бедные.