В конце января – попытка примирения сторон. Совет партии, где Ленин оставался, трижды заседал все в том же «Ландольте». Мартов, Аксельрод и Плеханов провалили попытки Ленина и Ленгника сохранить за большевиками контроль над ЦК. «Плеханов идет вместе с мартовцами, майоризируя нас во всем, сколько-нибудь важном… Зато принята резолюция Плеханова: желательно, чтобы ЦК кооптировал соответственное (sic!) число из меньшинства… Мы заявляем, что единственный честный выход – съезд. Совет проваливает это»^>305, – информировал Ленин соратников. Его ярость нарастает. «Отношение Ленина к меньшевикам превратилось в жгучую безграничную дикую ненависть»^>306, – замечал Валентинов.

Одновременно в феврале он уже бросает членам ЦК в лицо: «Я думаю, что у нас в ЦК в самом деле бюрократы и формалисты, а не революционеры. Мартовцы плюют им в рожу, а они утираются и меня поучают: “бесполезно бороться!”… Либо ЦК станет организацией войны с ЦО, войны на деле, а не на словах, войны в комитетах, либо ЦК – негодная тряпка, которую поделом выкинут вон». Кржижановский и Носков своей позиции не меняют – единство партии превыше всего. 13 марта Ленин и Ленгник информировали ЦК РСДРП: «1) Курц и Ленин слагают с себя временно должность членов Совета (оставаясь членами ЦК) впредь до выяснения характера наших разногласий с большинством Центрального Комитета… Ленин берет формальный и полный отпуск не менее чем на два месяца»^>307.

Где-то в это время – уже известной либералкой – оказалась в Женеве Тыркова-Вильямс. Она обратила внимание на грязь в маленькой съемной квартире «Ильичей»: «Потребностей в комфорте, очевидно, никаких. У него, может быть, и есть, у нее, наверное, нет. Все ушло в мысли и в борьбу. Живут, несомненно, хуже западного рабочего и вряд ли многим лучше русского»^>308. Ленин «подвергался жестокому обстрелу своих вчерашних товарищей, меньшевиков. Они надрывались, доказывая, что Ленин на съезде сплутовал, что на самом деле не он, а они в большинстве. Эта семейная полемика волновала социалистов, забавляла либералов, вызывала длинные рассуждения за чайным столом Струве… Уже тогда в революционных кругах знали, что Ленин властолюбив, в средствах неразборчив. Но особенного интереса ни он, ни его партия не возбуждали. С.-р., особенно после убийства Плеве, заставляли гораздо больше о себе говорить, чем с.-д. …С.-д. были скучными начетчиками».

Крупская попросила супруга проводить ее подругу до трамвая. «Дорогой он стал дразнить меня моим либерализмом, моей буржуазностью. Я в долгу не осталась, напала на марксистов за их непонимание человеческой природы, за их аракчеевское желание загнать всех в казарму. Ленин был зубастый спорщик и не давал мне спуску, тем более что мои слова его задевали, злили… В глазах замелькало острое, недоброе выражение… А он, когда трамвай уже показался, неожиданно дернул головой и, глядя мне прямо в глаза, с кривой усмешкой сказал:

– Вот погодите, таких, как вы, мы будем на фонарях вешать.

Я засмеялась. Тогда это звучало как нелепая шутка.

– Нет. Я вам в руки не дамся.

– Это мы посмотрим»^>309.

Ленин писал «Шаг вперед, два шага назад», где излагал историю II съезда и разлада с меньшевиками. Валентинов наблюдал: «В течение трех месяцев, понадобившихся ему для написания книги, с ним произошла разительная перемена: крепко сложенный, полный энергии, жизненного задора, Ленин осунулся, похудел, пожелтел, глаза, живые, хитрые, насмешливые, стали тусклыми, моментами мертвыми… У него был вид тяжко больного человека».

По мере того как труд двигался к завершению, боевой запал Ленина постепенно иссякал, «он свое требование порвать всякую партийную связь с меньшевиками смял заявлением, что об этом не может быть и речи…»