– Да откуда вы знаете? – возмущенно прокричала Лена. – Вы его даже не видели! Вы не общались с ним, а уже заклеймили и сделали выводы!

– Ты решила заняться рисованием вместо того, чтобы устроиться на нормальную работу, – иронично заметила мама, пожав плечами.

– Потому что это делает меня счастливой! Так же, как и он! – заплакала Лена, не выдержав.

Родители обняли ее и стали гладить по голове, совсем как в детстве после перепалок, в ходе которых Лена никогда не выигрывала.

– Успокойся, родная, – нежно проговорил папа. – Не надо так нервничать.

– Да, нет никаких причин для того, чтобы терять самообладание, – сказала мать, сурово глядя на отца и не позволяя ему дать слабину. – Я предлагаю оставить эту тему и заняться наконец чем-то полезным. Например, готовкой. Пойдем, будешь помогать.

– Да, мам, – Лена вытерла слезы и понуро побрела на кухню.

Это выражение было ее белым флагом. В детстве она выбрасывала его так часто, как могут только очень хорошие девочки, дочери-медалистки.

Она послушно шла помогать маме, а перед глазами стоял белый лист бумаги, на котором следовало нарисовать Гулливера вместо ноги над земным шаром, а в ушах звучало тихое «да, мам».

Мы боимся того, чего не понимаем.

Бернар Вербер

Саша стоял на пороге, переминаясь с ноги на ногу, и нелепо поправлял галстук.