– А вилки с ножами чем не нравятся? – прожевав обрезок ветчины, спросил Игнат.

– Тем, что острые, – пояснил Михаил. – Колят и режут… Не люблю острые предметы, не люблю… Ещё по одной?

– Не возражаю!

Они выпили ещё. Покончив с омлетом и салатом – ещё пару раз.

Говорили о пустяках. Разговор слишком уж хорошо клеился. Игната бы больше устроило напряжённое молчание.

Тогда ему легче было бы приступить к главной теме. А лёгкость беседы свидетельствовала (быть может, обманчиво) о слишком уж высоком жизненном тонусе автора, а тонус – о готовности сопротивляться давлению Игната.

«Радуется, каламбурит – и не пишет» удивлялся Игнат. «Ладно бы, запой или депрессия. Но в таком вот, вполне удовлетворительном состоянии – и не пишет? Не понятно… И как же его к столу подвинуть, за компьютер усадить? Или всё-таки…»

Слёза в глазах автора внушали некоторый оптимизм.

«Из-за Светланы он такой, только из-за неё!» убеждал себя Игнат. «Но это пустяки, пустяки… Нынче не эпоха романтизма, чтобы из-за бабы с ума сходить. Пора, Миша, отрывать тебя от флакончиков этих, от воспоминаний и от самоедства дурацкого! Пора конвейер запускать. Три романа с тебя до следующего лета. Как минимум! Три!»

– Так по поводу доходов, – улучив момент, как бы между прочим заметил Игнат. – У нас тут не Америка, не гнилой Запад, чтобы автор, пусть даже и очень успешный, до конца дней своих на ройялти жил. Издавался ты, Миша, в своё время неплохо. Были времена, когда замечательно, шикарно даже издавался. Таку серию у меня в издательстве выдержал – пятнадцать романов! Пятнадцать – и безо всякий «негров». Сам! Собственноручно и собственномысленно! У меня ведь мало таких авторов, Миша, мало.

Игнат вздохнул тяжело.

– Беда прямо! Измельчал народишко, скурвился. Иного и автором не назовёшь. Честолюбия полно, аж из ушей лезет. Гордыни столько, что сам Люцифер от зависти мохнатые локти грызёт. Гламура – хоть вилами грузи. Полный воз этого гламура! Ей-богу, все углы в архиве гламуром завалены, крысы читать не поспевают. Одна радость – макулатурой обеспечены основательно, лет на десять вперёд. А вот идей – нет.

Игнат налил рюмку до краёв и одним махом осушил.

– Омлет кончился, салат – опять же… С закусью проблемы, – предупредил Искандеров.

Игнат помотал головой и сложил пальцы кукишем.

Выдохнул.

– Нету, Миша! Авторов много, бумаги много, типография заказами завалены. Идей – хрен!

Игнат с удивлением посмотрел на кукиш и распрямил пальцы.

«Один, два… Четыре, что ли?»

Он фыркнул недовольно.

«Пять, конечно. Развезло, блин…»

– Лепят муть какую-то, Миша… Но народом!..

Игнат показал пальцем на потолочный светильник.

– Народом муть востребована!

Игнат покачнулся и, схватившись за край стола, спросил жалобно:

– Что я могу с народом поделать?

Он стукнул кулаком по краю стола.

– Что я с этой сволочью могу поделать?! Он же по-тре-би-тель!

Последнее слово Игнат произнёс нараспев. И застонал.

– Он деньги платит! Деньги!

Игнат наполнил рюмки.

– За народ, Миша! За читателей! За потре… треби…

Язык у Игната явно начал заплетаться.

– Потребителей изящной словесности! Особенно – высокопос… Тьфу! Высокопоста… вленн… нны… Ных! И платёжеспо… собны… Ных!

Встал. И потянул Искандерова за рукав.

– Стоя, Миша, стоя! Только стоя! За народ – стоя!

– Шутовство это, Игнат, – ответил Михаил.

И выпил, не вставая.

– Не любишь народ? – с кривой усмешкой спросил Игнат.

Опрокинул. Выпил свою порцию. Опять – одним глотком.

И рухнул на опасно заскрипевший стул.

– Правильно…

Игнат кивнул.

– Правильно, Миша. Народ никто не любит, он сам себя не любит. И я бы… Да вот беда, деньги нужны! У меня же полиграфия, производство. Заказы, расходы, кредиты. Кредиты, будь они неладны! План у меня, Миша, план! Это же как завод – не остановить. И люди на меня работают, а им зарплату надо платить. Ты автор, тебе легко. Принял красивую позу, байроновскую, к примеру. Плащ запахнул, да встал на утёсе! И – всё! Вне игры! А я…