– Свежо, но верится с трудом? Хотите, господин танкист из голубого вертолёта, прямо сейчас продиктую Ваш полный диагноз? Даже то, что утаили от ВВК и вообще от врачей. Может, желаете знать, сколько жить осталось?

Теперь ухмылка торкала уголки лишь губ Геннадия. Зависла пауза. Военком побелел, как штукатурка. «Нет, он в предобморочном состоянии не из-за того, что здесь могут прослушивать. Вряд ли ему аппаратуру в кабинет натыкали. Не такой уж он ферзь. Видимо, я попал в десятку. И что с этим делать»? – доктор вдруг ощутил не просто серьёзность создавшейся ситуации, а её некую сакраментальность, которая не просто так случается и, вполне возможно, за которой последует на соответствующем уровне адекватная реакция небес. За дверью постоянно цокали подковки по мозаичному, из мраморной крошки, отшлифованному до блеска полу. Иногда нервически мелко простукивали женские шпильки. Комиссариатская суета, бюрократические нравы, бумажные мозги. «Ковровую дорожку зачем-то убрали, ведь была, я помню. М-да, нешуточные страсти. Блажен, кто ведал их волненье и наконец от них отстал».

Майор достал из кармана кителя, топорщившегося на спинке стула, яркую импортную пачку, извлёк сигарету с диковинным золочёным фильтром, щёлкнул зажигалкой, затянулся. Геннадию не предложил.

– Что ж, давай попробуй, пророк в моём отечестве. Имей в виду, таких экстрасенсов предо мной за день десятки проходят, и все на индивидуально шкурном интересе, – он по комиссарской привычке подпустил сарказму, однако, опять же на подсознательном уровне, в его вообще-то не глупых мозгах сработала интуитивная защита, и он улыбнулся без какой-либо ядовитости, хотя сам этого, может, и не ощутил. – У тебя, гляжу, энтузиазм иного свойства. Что ж, колдуйте, господин Парацельс, Авиценна Сина.

– Не может быть! – Савватиев, слегка ошарашенный неожиданной эрудицией военкома, в то же время не без опаски глядя в слегка расширившиеся его зрачки, засомневался, не напрасно ли затеял представление, вдруг плохо станет или уже стало, ещё привлекут, как иностранного шпиона-диверсанта, надо бы с юмором помягче. – Вы знакомы с папашей гомункула, самим Теофрастом Бомбастом фон Гогенгеймом, он же Абу Али Ибн Сина, он же Авиценна, и его «Каноном медицинской науки»? Непостижимо! Тогда что ж я тут бисером сыплю. Может, ограничимся лёгкими закусками, например, обрисую Вашу зубную формулу? Коронный номер, чтоб я помер, всегда на бис.

– Уже заинтригован. Что ж только зубы? Никак перед Парацельсом спасовали, господин лекарь?

– Ну, да, конечно. Пролетарский район, чем не Жлобоград. «Нам просвещенье не пристало». Так получите же прозор за милосердное терпенье. А до и после Марс пусть будет царствовать счастливо, как объявил упомянутый Вами Мишель де Нострдам, и он редко ошибался.

– Так что там насчёт бычков в томате, мсье Мишель? – буркнул в нетерпении военком, стараясь прикрыть прищуром глаз угнездившийся вдруг там душевный раздрай. – Ладно, формулу так формулу, пророчествуй. У нас на Руси сказками людей вместо хлеба кормить можно.

– У вас на Руси, у нас на Руси… Хм, объёмные, надо признать, аберрации. Ну да сие неплохо есть. Сигарету, пожалуйста, в пепельницу. Прикройте рот, чтоб я не подсматривал Ваши мысли. Итак, – Геннадий придал лицу примету властвовать охоты, сделал немигающим взгляд, несколько наклонил голову, чтобы получилось этак, слегка исподлобья, как у Кашпировского[4]. – Смотрим верхнюю челюсть. Правая половина: единичка, двойка норма, тройка-клык норма, остальные глубокий кариес. Слева: резцы, клык норма, четвёрка отсутствует, пятый, шестой глубокий кариес, семёрка и восьмой отсутствуют. Нижняя челюсть справа. Впрочем, как и слева – протез. Откуда родом, товарищ, не из Полтавской ли губернии? Черношлычник?