– Я тебе обращусь! Запрещаю. Покажу, как жаловаться.

– Тем не менее имею право написать рапорт начальнику медицинского отдела и военному прокурору гарнизона. И поверьте, товарищ полковник, найдётся, что написать.

– Шагом марш!

Через полчаса прибежал фельдшер. Геннадий сидел в это время у себя в кабинете и проклинал собственный язык. Настроение мерзопакостное. Думы, одна тяжелее другой, наползали и давили аморфными безыдейными тушами, мешали сосредоточиться на текущих делах, которых скопилось, пока воевал с начальством, гора.

– Товарищ капитан, отбой. Губа отменяется. Ох, и крику было! Ну, теперь готовьтесь. Баранов просто так не отцепится. Ему командир, я за дверью подслушал, таких из-за Вас лещей выписывал. Багровым из кабинета выскочил. Мне чуть по морде не съездил мимоходом. Рявкнул так, что перепонки зачесались. Пошёл отсюда, говорит, к своему защитничку. Я до вас, кричит, доберусь ещё.

– Вот же собака!

– Так точно, товарищ капитан.

– Ты это… не слышал ничего.

– О чём это Вы?

– Во-во, правильно. Ни о чём.

Промолчи сегодня, фельдшера бы упекли. Кто работать будет? А кто виноватым окажется? В принципе, небольшая, но победа. Только что-то от такой победы страх берёт. Не расслабиться бы. Он теперь досье собирать начнёт. Провокации пойдут. Как сегодня. Только нынче плохо подготовился. Теперь по-другому станет действовать. По науке. По их подлой, застойной науке. Что-что, а как сгноить человека, у них отработано десятилетиями. Может, мне тоже надо по науке поступать?

– Короче, тебе тайное задание. С бойцами переговори. На подсобке, на складах. То да сё. Факты – мне. И так, чтобы доказать в случае чего. И никому ни словечка. Иначе с тобой нас…

– Геннадий Петрович, – фельдшер перешёл на шёпот, а потом подошёл к двери, прислушался, приоткрыл и, убедившись, что нет посторонних ушей, доложил: – Имеются свои люди. Везде имеются. Вы ко мне по-человечески, и я к Вам также. Всё сделаю. Да и солдаты в части уважают. Не то, что этого, Баранова. Козёл он.

– Ты уж так-то, открыто, не распространяйся. Заложат. Действовать будем, как разведчики в тылу врага. Дожились, родной тыл вражеским стал.

Информация набралась довольно-таки быстро, будто заранее готовили. Накипело на душе у бойцов. Что называется, прорвало. И про пьянки на подсобном хозяйстве, и про растаскивание тушёнки с прод-склада, и про манипуляции со спиртом. И про взятки политотделу, московским комиссиям. Следователей впору звать. Всё скрупулёзно было зафиксировано, подшито в папку и надёжно спрятано. Появился азарт. Как на охоте. Через пару месяцев досье на подполковника Баранова сделалось пухленьким. Каких только там ни кишело неприглядностей! Однако факты обличали не только зампотыла. Ниточки свивались в целые клубочки, захватывая всё новых и новых персонажей. Тут и командир получался извалянным в грязи, замполит и начальник политотдела, даже генерал, начальник их Управления.

Некоторые сержанты перед уходом на дембель приносили письменные показания и обещали, если понадобится, написать ещё из дома, оставляли адреса. Геннадий поначалу ликовал: есть чем прижать мерзавца к ногтю. Однако со временем стали посещать сомнения. Правильно ли он поступает? Весовые категории далеко не одинаковые. А если потянуть за ниточки, такое размотается, могут и до смерти загрызть.

Припомнился восемьдесят второй год. Мрачный, холодный ноябрь. Вот-вот должен выпасть снег. Небо напоминало грязно-серый солдатский матрац, испачканный юношескими поллюциями. Сырые ёлки, напыжившиеся сосны, голые продрогшие берёзы. Огромные стаи ворон, барражирующие над городом. Настроения были отнюдь не праздничными. Угнетало ПРЕДЧУВСТВИЕ. Народ интуитивно ждал сногсшибательных известий из Москвы и в душе содрогался. Ибо каждый понимал, что грядущие перемены принесут с собой всякое.