– Живым было никак?

– Коли б у меня служили все такие ловкие казачки, как ты, взял бы и живым. Он, зверюга дикая, уложил троих стрельцов, далеко, как понимаешь, не отроков. Поболе тебя статью. И не сладили. Пикой, словно молнией, орудовал. Ну и пришлось. Палицей. Никита Дуболом – помнишь такого? – думал оглоушить, но слишком осерчал. Полчерепа снёс.

– Жаль. Допросить бы. Кто вообще таков? Велика ли родня? Смогут опознать, коли приведёт встретиться ненароком?

– Мы за ним давний интерес выхаживаем. Из родни никого, сирота. Лжедмитрий, когда через их город войско вёл, дюже лютовал с местными. Его, кстати, там чуть не охолонули, супостата. Так он… Короче, и родители, и вся остальная родня сгинули от сабель казаков, что за подлюкой пошли по глупости или обманом. А его, ребятёнка, с собой забрали. Он с ими и вырос, окаянный злыдень. В набегах да разбоях.

– Как попал к литовцам?

– Дык, обычное дело. Литовцы большим числом окружили тот казачий отряд, перебили всех, отрока живьём захватили. Дюже крепок статью. Понравился ихнему воеводе. При дворе содержал. Кое-чему обучил.

– Воевода не прознал ещё?

– И не прознает. Сгорел со всем семейством. Буквально час назад донесли о пожаре.

– Свидетели?

– Тоже сгорели. Кто где. Почти треть города огонь слизал.

– Так, да?

– А как ты думал, Рыдва?! Нам Русь поднимать нады-ть. Вражина прёт и прёт, прёт и прёт. Личину-то как затейливо меняет. Ты, брат, не сумлевайся. Обликом, статью вылитый он, не отличить. Ты крупнее, правда. Но вполне объяснимо, в трудах бранных окреп. Если и признает какой-нибудь глазастый, так и подумает.

– Да понял я, понял. Сын Рамуальдаса, Сабаляускас Альгис. Язык сломаешь. Литовским слабо владею.

– Он вообще на нём не говорил. Русский знал, польский немного.

– А молдавский?

– Ну, он по Малой Польше-то шастал с казаками тамошними, знавался и с гайдуками. Грабежами промышляли, рыбной ловлей. Места дикие. Степи да холмы, отроги Карпат. Да Нистру, рыбой богатый. Сама на берег выпрыгивает. Там, говорят, её просто собирают в корзины. Надо будет как-нибудь сей факт перепроверить.

– Рыба – очень хорошо, – Олег погрузился в задумчивость, было из-за чего, будущее мозолило воображение шершавым тёмным пятном, за которым предугадывались великие труды, лишения, смертельные опасности. – По всей вероятности, молдавский он должен был знать. «Фарте бине, миу драдже домнуле[13]». Так всё хорошо, что забодать хочется.

– Сие, брат Рыдва, ягнячьи нежности. У нас теперь не то в предмете. Надёжный выход на Балканы потребен, как воздух. Для этого придётся попотеть. Не одну голову сложить. Лучше бы вражью. Кстати, рыба тамошняя, если на самом деле в изобилии, решение проблемы пропитания войска. Как, например, на Дону. Или, скажем, в Сибири. Знаешь, чего тамошние казаки удумали? Реку Тобол плотиной перегораживают, выбирают рыбу, к слову, сотнями пудов, солят, вялят, когда и свежей торгуют. Опять же икру к царскому столу поставляют. Самим хватает на всю зиму.

– Плотину? Это как же?

– Хитро. Надо ехать смотреть. По рассказам не понять. Наука, брат, целая. Тобол широк, течением быстр. Народу участвует столько, что не одну хоругвь можно было б сколотить. Каждому своя задача. От каждого многое, если не всё, зависит. Потом, конечно, плотину разбирают.

– На Днестре такое же затеять хочешь?

– Там своё придумали. Может, проще, может, ещё сложнее. Но как соблазнительно, а? Они пока бесхозные, сами себе хозяева, диковатые, но будут наши. Плацдарм, как учёные германцы говорят. Да со своей рыбой. Рожь-пшеницу начнём сеять, скотину разведём. Домницы поставим, железо будем плавить. Руду, если на месте не найдём, выкупим у старателей за Каменным Поясом