Наконец, гости опомнились. Ольгу оттащили. Не без труда, надо сказать. Димкин сослуживец, высокий такой крепыш, захватил сзади за талию и, приподняв, понёс яростно брыкающуюся прочь из комнаты, где на полу, размазывая текущую из разбитого носа кровь, жалобно причитал Дима Горев.
– Вот она всегда так. Как пантера. Слова не скажи ей.
Гена принёс из ванной смоченную губку и приложил ему к носу. На какое-то время воцарилось молчание, только чайки над помойкой по-прежнему громко кричали. Ольга тоже вроде бы утихомирилась. Вспомнили, что в руках полные бокалы.
– Надо выпить, – произнёс вернувшийся к компании высокий крепыш.
– А что, братцы, повеселились, поплясали, – поддержал молодожён, кивая головой в сторону комнаты, где в одиночестве пригорюнилась хозяйка, – пора и за стол. Как считаешь, Геннадий Петрович?
Савватиев, чувствуя себя причастным к произошедшему, молчал и только вздыхал.
Поднялся на ноги Димка.
– Ты, брат, не переживай. Это у нас обычное дело, ты не при чём, поверь. Я ведь Оленьку в своё время силком заставил за себя пойти. Понимаешь? Вот она периодически мне и припоминает. Я ж понимаю. Люблю её, заразу, больше жизни!
Опять повисла тишина. И вдруг…
– Имел бы я-га златые горы и ре-е-е-ки по-го-лные вина.
С улицы влетела озорная мелодия, сопровождаемая звонкими переливистыми аккордами. Все кинулись посмотреть, рискуя, и не без оснований, вывалиться. Посреди упиравшейся в их подъезд узкой асфальтированной с трещинами и выбоинами дороги стоял небольшого роста мужчинка и от души растягивал меха. Гармошка задорно отзывалась, и по спящему кварталу носилось звонкое эхо. Одинокому полуночному гармонисту, очевидно, абсолютно ни до чего, кроме своей тальянки, на которую он уложил курчавую головушку, не было никакого интереса.
Димка закричал:
– Эй, мужик! Давай к нам.
Гармонист поднял голову, отыскал глазами, откуда кричат, и с готовностью откликнулся:
– А бить не будете?
– Да ты что, родной!
Горев заметно воссиял, преобразился, воспарил духом. Гармониста сам бог послал. Обстановочка-то сделалась малость гнетущей.
– Здравствуйте, люди добрые! – мужчинка поклонился честной компании и без обиняков уселся за стол, куда его ещё никто не приглашал. Всё так же, не церемонясь, наполнил рюмку. – За здоровьице прекрасной хозяюшки.
Ольга, немного ошарашенная внеплановым блицкригом, приподнялась, чтобы положить новому гостю закуски. Мужчинка же, быстренько опростав первую, ухватился за бутылку, налил и под восхищёнными взглядами опустошил вторую рюмаху, загрызнув маринованным огурчиком.
– Вот это по-нашему! – заорал Димка и кинулся лобызаться. – Молодец, гармонист! Как величать-то тебя, кто ты такой вообще?
Гость чинно приподнялся, опять поклонился.
– Капитан-инженер Чижиков, господа. Прошу любить и жаловать. И помните, вы обещали, бить не будете.
– Да что ты заладил. Дорогой, тут без тебя такая тоска началась. Ну же, давай, развей-ка её, подколодную.
– Да не вопрос, господа офицеры, – и он, ни разу, как пришёл, не выпустив из рук гармони, развернул меха. – Из-за о-о-о-строва на стре-е-е-жень…
– …на просто-о-о-р речно-о-о-й волны, – сразу подхватил Горев, сверкнув белком глаза, вокруг которого образовался внушительный кровоподтёк. И переносица у Димки изрядно припухла. Не сломала ли Ольга ему нос, подумал Геннадий.
– Выплыва-а-а-ют расписные, Сеньки Ра-а-а-зина челны-ы-ы.
Комната так переполнилась песенным задором, что стены принялись вибрировать, стёкла позвякивать. Громче всех выводила Ольга. Уж так у неё голосисто получалось, Гена прямо залюбовался. Действительно, сорвиголова. И хороша же, сатана! А голос, голос-то.